Сегодня у меня был Аджемов, кот. в Пятницу на 4 месяца едет в Америку; я ему рекомендовал купить Вашу книгу для чтения на пароходе; он заинтересовался и обещал это сделать.
Сегодня завтракал у знакомых вместе со Столкиндом; вспоминали старину, кот. я уже начинаю забывать. Не думаю, что я решусь писать новую книгу; но эту я кончил. Написал коротенькую (15) главу в заключение, но, перечтя ее, увидал, что она ни к чему, как последняя глава, хотя в ней кое-что для меня интересного, но требовалось более детальное изложение. И я это выкинул и заменил полустраничкой заключительных слов к главе 14. Так что теперь я снова свободен; говорю, относительно, т. к. Офис берет много времени и внимания.
Не знаю, приедете ли Вы, как хотели, и когда мы увидимся. Рад, что Вы на земле существуете и работаете, и сохраняете нас для потомства.
А наше, т. е. мое, время прошло; я сам его забываю; как же рассчитывать, что его будут помнить другие.
17 Н[оября]
Письмо еще не было отослано, когда пришло Ваше. Мне интересно то, что Вы пишете об Алек. Фед. На его письмо я ему ответил, и чтоб он не отказывался непониманием - на машинке. Я думаю, как будто не в полном согласии с Вами, что и искренно верующий человек может заниматься и увлекаться политикой, не отказываясь от себя. Но для этого необходимо, чтоб он не смешивал приемы и пределы «политики» со своей личною жизнью. Задача политики всегда сводится к устроению и деятельности государства, т. е. основанного на праве «принуждения» общежития. Она может, а иногда и должна принуждать. Кто этого не признает, не может быть политиком. Потому Христос с заповедью о подставлении щеки или раздаче [слово нрзб] - мог это практиковать и советовать, но не мог к этому принуждать. И когда Бисмарк при обсуждении рабочего законодательства сказал, что оно «praktishes Christenthum sans phrases»[1282]
- это было ужасное смешение понятий. Социальное законодательство в государственной жизни - великая и полезная вещь, но с «христианством» и «религиозным» подходом к вопросу у них ничего общего нет. Но хотите ли Вы прочесть письмо Керенского? Я не могу даже его переписать, т. к. это было бы ему неприятно, но если Вам интересно, то я его Вам пришлю, с условием мне возвратить и ему об этом не говорить. Может быть, ему это и не было бы нисколько неприятно, но без согласия его я этого бы не сделал: письмо все-таки интимно, т. к. касается тех сторон, о кот. он публично не говорит.Тер как-то пришел ко мне вместе с Берлиным, а потом назвал его как возможного редактора. Но я тут перестаю понимать Амер[иканский] Комитет: ясно, что он еще связан с Мельгуновым и Ник. Как же он будет поддерживать газету от них не зависимую? А справа на Коор. Ц. нападки уже идут, и ведь есть какой-то другой «Антиком[мунистический] центр», кот. собирается всех объединить, и где, между прочим, секретарем состоит Б.П. Кадомцев; он недавно вместе с РОВСом и Казачьим союзом устраивали «день непримиримости». Они послали или только хотят послать «обращение к Эйзенауэру» [так!]. Да и вообще, какое же может быть «объединение» без междоусобицы. Но все-таки полагается два направления, а Тер и Берлин уже «третье».
Искр[енне] Ваш В. Маклаков
Автограф.
BAR. 5-24.
М.А. Алданов - В.А. Маклакову, 21 ноября 1952
21 ноября 1952
Дорогой Василий Алексеевич.
От всей души Вас благодарю за Ваши слова. Они меня чрезвычайно тронули. Скажу Вам истинную правду: меня больше всего интересуют два мнения о том, что я пишу, - Ваше и Бунина. Иван Алексеевич хвалит роман (хотя меньше, чем «Повесть о Смерти», печатающуюся в «Новом Журнале»[1283]
). Его суждение - литературное, и здесь он, конечно, «вне конкурса». Ваше суждение относится преимущественно к идейной стороне книги. Еще раз, сердечно Вам признателен. Я уже получил несколько рецензий из американских газет (обычно получаю - от бюро - вырезок сотню), - книга почти одновременно вышла по-русски и по-английски. Насколько могу судить по первым рецензиям «Нью-Йорк Таймс»[1284], «Уорлд Телеграм»[1285] и др., книга в С. Штатах иметь большого успеха не будет, хотя в них много очень лестного. Что же делать? Рецензентам не нравится то, что я включил в романы две пьесы: им нужен непременно роман в его классической форме. Ругают кроме того за обилие «разговоров». Я иначе писать не могу, особенно когда пишу не о прошлом, а о настоящем. Не могу также угождать вкусам критиков и публики, хотя это было бы очень легко.