«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Вы спрашиваете, с кого я писал действующих лиц романа. Я никогда существовавших или существующих людей под псевдонимами не изображаю. Можно взять отдельные черточки у того или другого существующего человека, смешивая их с десятками других. Но если писать человека портретно, то, по-моему, надо его назвать настоящей фамилией, как я естественно делаю в исторических романах. Лишь один раз, в моем давнем романе «Ключ», я изобразил в одной сцене Шаляпина, но тогда же его назвал: он появился как Шаляпин (покойный Федор Иванович говорил мне, что был очень доволен этим изображением; но, с другой стороны, покойный тоже С.В. Рахманинов тогда же, смеясь, мне сказал, что Шаляпин в мой роман и не заглядывал: «Федя ничего не читает, кроме рецензий»).

Но довольно о себе и своих писаниях. К крайнему моему сожалению, я очень многого не разобрал во второй части Вашего письма. Не разобрал и главного: согласны ли Вы или НЕ согласны с тем, что я писал Вам о Керенском и его идеалистических глубинных настроениях? Допускаю, что я слишком обобщил суждение об отношениях между политикой и идеализмом. Слова Бисмарка я не знал. Считаете ли Вы его «циничным» или, напротив, идеалистическим?

Травля Александра Федоровича в крайне правой печати уже началась. Екатерина Дмитриевна прислала мне (я уже ей вернул) груду журнальчиков, выходящих в Германии. В одном из них, в «Набате», появилась статья о нем по случаю его участия в этих съездах и объединениях, - что-то поистине чудовищное по грубости и лживости[1286]. Думаю, что скоро начнется и травля Николаевского в печати, - устная его травля в форме доносов уже идет, как мне писала Е.Д. и как я сообщил Вам. К Мельгунову эти люди, кажется, имели симпатии. Однако, вероятно, они позаботятся и о нем: с их точки зрения, происходит дележ американского пирога без их участия. Делаю исключение для Солоневича: он так же, как их, ругает и Американский Комитет, и американцев, - следовательно, тут сжег свои корабли.

Не могу просить Вас прислать мне письмо Александра Федоровича. Вероятно, оно очень интимно и, быть может, ему было бы неприятно, если бы это прочел кто-либо кроме Вас. Мне он, впрочем, не раз говорил (хотя кратко) о своих глубинных чувствах. Я лично искренно рад, что они у него именно таковы, - в его искренности сомневаться невозможно. Но я остаюсь при своем мнении: в его практической «политике» эти чувства не сказываются и не могут сказываться. Еще раз скажу: я предпочитаю политиков убежденных и искренних, но знающих, что нарушать чистые идеалистические (или религиозные) настроения в политике приходится беспрестанно, и потому о них не говорящих. Очень ли я ошибаюсь, если причислю к ним Вас (или покойного П.Н. Милюкова)? Кстати, в одном из тех журнальчиков помещен восторженный некролог убийцы Набокова (Шабельского-Борка[1287]), причем Милюков называется «презренным». И этот журнальчик тоже (простите, что о нем упоминаю в сочетании с предшествовавшим) распространяется о своем идеализме и о религии.

Вы не ответили, имеете ли сведения о том, когда выходит Ваша книга. В сотый раз скажу, Вы обязаны довести воспоминания до конца.

Я обратился к Николаевскому за одной исторической справкой (кто именно участвовал в заседании большевистского ЦК 10 октября 1917 года, когда было принято решение произвести государственный переворот). Он мне обстоятельно ответил. Он настоящий кладезь знаний по истории русской революции, - по-моему, Мельгунов или Бурцев[1288] тут с ним и в сравнение не идут. Упоминаю об его письме по следующей причине: он меня спрашивает, получил ли я уже брошюру об Архиве (нашем). Я никакой брошюры пока не получал. Получили ли Вы? От Карповича все никаких вестей.

Лунц прислал мне прилагаемую статью С.Н. П[рокопови]ча[1289].

Еще раз спасибо, шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-19.

В.А. Маклаков - M.A. Алданову, 22 ноября 1952

22 Нояб[ря 1952[1290]]

Дорогой Марк Александрович!

Я только что получил Ваше письмо и, во-первых, посылаю Вам письмо А.Ф., с просьбой его мне вернуть. В нем ничего особенно интимного и секретного, особенно от Вас, нет. Но не давайте его читать посторонним, особенно тем, кто не умеет молчать.