«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Я совершенно измучен. Шлем самый сердечный привет Вам и Марье Алексеевне.

Все это письмо конфиденциально, ― т. е. здешние слухи.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 2 июля 1953

2 Июля [1953[1426]]

Hotel des Iles Britanniques

Aix-les-Bains

Дорогой Марк Александрович!

Сегодня получил Ваше письмо, пересланное из Парижа. Тороплюсь Вам ответить, хоть вкратце.

Я не «отказывался» вступить в К.Ц., потому что никто этого мне не предлагал. Не знаю, предлагали ли Теру. У нас было одно собрание «единомышленников» ― на квар[тире] Тера, хоть это слово «единомышленники» не точно, но и там ни о каком «предложении» я не слыхал. Тер получил письмо от А.Ф., в кот. он вопреки прежним писаниям радовался, что они одержали какую-то победу; хоть смысл победы был очень не ясен, но и там о предложении встретиться, личном или групповом, не было речи. И если бы речь зашла, я бы, конечно, отказался, т. к. совершенно перестал понимать, на что этот К.Ц. нужен; до него была, наконец, борьба не с большевиками, а с антибольшевиками, нисколько меня не увлекала. И чем дальше, тем меньше. Сегодня здесь в Monde я прочел о последней книге Burnham'a[1427] неглупую статью A. Fontaine[1428], в кот. чувствуется больше правды, кот. вся сводится не к борьбе против большевизма за Россию, а к борьбе против России, к поддержке всех ее врагов, в том числе и «националов», и всяких «пораженцев». Мельгунов вопреки обещанию ко мне не звонил, а я не хотел напрашиваться. Потому ничего и не могу Вам сообщить.

Я Вам очень благодарен за сведения о Чех[овском] издательстве. Они, понятно, меня интересуют, но я решил никого об этом не спрашивать. Будь что будет.

Если Вы думаете, что я чересчур скромен, то, между нами, это неверно. Это и не «смирение паче гордости», в кот. меня упрекал Милюков; это просто верная оценка того, что я могу и что не могу. Писать книги ― не мое дело. Вся моя практика, и адвоката, и депутата, сводилась к кратким выступлениям на определенную, узкую тему. Ведь даже самая большая моя речь, по д[елу] Бейлиса, длилась всего 5 часов с перерывом. Материал не большой, раз его можно было исчерпать в 5 часов, и очень сконцентрированный. То же самое и думские речи, и публичные лекции: максимум ― один час.

Правда, у меня есть две книги, 1-я и 2-я Дума; но ведь и они говорят о периоде ― первая в 72 дня, а вторая в 103 дня; все изложено в одном томе стенографических отчетов. Это я могу. Мои три тома ― «Власть и Общественность» ― есть перепечатка отдельных статей, печатавшихся в «Соврем[енных] Записках», кот. я потом обратил в книгу, но не вышел за пределы интереса каждой «отдельной статьи». Попытка написать Воспоминания ― с детского возраста до вступления в Думу -1907 г. ― охватывает такой длинный период, с такими различными интересами, что это мне не по силам. Я это понимал и не раз покушался все бросить.

Перечитав написанное, я видел повторения, кот. надо было избегать, я пытался кое-что выделить в особые главы, переделывал и оставался сам очень недоволен. Говорю это Вам по дружбе; и мне не хотелось бы, чтоб меня печатали за «прошлые» заслуги.

Я с Вреденом не знаком; если он относится ко мне с исключительным уважением, как говорят, то, конечно, не за книгу, а за тот фейерверк, кот. в прошлом моя жизнь представляла. Но я цену этого фейерверка знаю не хуже его. Мне было приятно знать, что он и особенно Вы не осудите эту книгу; но это в порядке личных отношений; я же останусь при убеждении, что она мне не по силам.

А кроме того я стал очень стареть и слабеть. Накануне отъезда я был изнасилован Вырубовым, кот. давно меня просил присутствовать и «сказать несколько слов» на братском собрании в [Paleau?], посвященном основанию Петербурга. Главным оратором должен был быть Адамович. Я обещал быть, но не обещал говорить. Но т. к. только не обещал, но и не отказался, то накануне узнал, что я поставлен на повестку для вступительного слова. Вырубов для представительности мне и дал первое слово как «старейшему» масону.

Я знал об этом со вчерашнего дня, но, конечно, не мог приготовиться, вообще не зная, что будет говорить главный оратор ― Адамович. И тут ― я потому и пишу, я Вас использовал. В какой-то Вашей статье о Ленине ― я о ней говорил в своей речи ― «Толстой и большевизм», у Вас была фраза: «со времен Петра никто больше Ленина не отразился своей личностью в истории своего народа». Я вспомнил эту фразу и Вас назвал, т. к. это правда[1429]. Но это дало мне повод сравнить Петра с Лениным, Петербург и Ленинград, одного как представителя «просвещенного абсолютизма», а другого ― как представителя «тоталитаризма»; один служил своему народу, «не презирал земли родной, знал ее предназначенье»[1430], а другой ей жертвовал для мировой Революции и т. д. и т. п. Как видите, материал у меня был, но я с ним уже не умел справиться и решил ― больше не выступать.