Побочно хочу разъяснить одно наше разномыслие, касающееся уже не книги, а меня самого. Вы мне поверите, что это не «смирение паче гордости», в кот. часто меня упрекал Милюков. Я не отрицаю, что я в жизни имел много успехов разного рода; я говорю только, что несмотря на них, после меня и от меня ничто не останется, что они были только «фейерверком», о котором тотчас забудут. Моя книга сама это показывает, ведь я мог стать ученым, дебютировал на этом поприще очень удачно и им не стал. В Государственной Думе нечто создал; Думский Наказ ― мое детище, даже Милюков это признал; и этот Наказ мог остаться навсегда, пока существовала бы Дума. Моя объяснительная записка к Наказу всегда вместе печаталась как авторский комментарий; но после революции Дума исчезла, и мой Наказ превратился в фейерверк. В партийной жизни Думы я был без влияния и считался [пропущено слово] белой вороной. Еще был законопроект об аграрном устройстве крестьян, я читал в Юридических Обществах Москвы и Петербурга, он мог быть основанием крестьянского быта. Революция все это уничтожила. Так и вышло, что после меня ничего не остается; сравните это с той библиотекой, кот. Вы написали и кот. после Вас останется. Конечно, можно утешать себя тем, что этому мешали только внешние обстоятельства; но это самообман. Главная причина во мне самом. Когда я писал свою книгу, у меня были странички, посвященные этому вопросу, но я их отбросил, как слишком личные. И оттого после меня никому моя жизнь интересна не будет, и я вспоминаю слова Некрасова:
Но жизнь любя, с ее минутным благом
Привязанный привычкой и средой
Я к цели шел колеблющимся шагом
И для нее не жертвовал собой,
И песнь моя бесследно пролетела...[1556]
Вот почему и мою книгу будут читать только современники, но за дальнейшим я и не должен гоняться.
Машинопись. Копия.
HIA. 2-22.
М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 26 марта 1954
26 марта 1954
Дорогой Василий Алексеевич.
Конечно, я никак не могу согласиться с Вашей самооценкой, как не согласится с ней верно и громадное большинство наших современников. Рад, по крайней мере, что Я.Л. Рубинштейн сказал Вам, очевидно, то же приблизительно, что я. А я никак не могу отказаться ни от чего, сказанного в моих последних письмах.
Месяца через полтора-два издательство, наверное, будет иметь возможность сказать Вам, как продается книга. Скажет, однако, только в том случае, если ВЫ его об этом запросите. Почему-то они не любят сообщать цифры продажи, да с точностью часто и сказать не могут, не получив ответов и отчетов от книжных магазинов.
Спасибо за столь подробный ответ о лекции Керенского. У Вас, правда, как будто разногласие с Юрьевским, ― если не о лекции (на лекциях всей правды люди иногда не говорят), то о позиции Александра Федоровича. Вы пишете: «К. вовсе не хочет атомной бомбы и вообще войны». Юрьевский же Вам сообщает: «У него нет мысли о том, что коммунизм может быть остановлен не только бомбой, а социально-политическими мероприятиями». Если ближе к истине Юрьевский (в отношении Керенского), то уж я совершенно теряюсь: атомная бомба и Евангелье не очень совместимы. Быть может, впрочем, А.Ф. и сам не знает, чего именно он хочет. Уехал ли он уже и куда именно? Если в Соединенные Штаты, то, наверное, для новых переговоров с Американским Комитетом. Собирается ли он вернуться в Европу? Я все-таки просто не понимаю, что он делал в Мюнхене не то два, не то три месяца.
Александр Андреевич тоже пишет мне, что доклад Керенского произвел очень неблагоприятное впечатление.
А вот о «Возрождении» я так-таки ничего не могу узнать. Татаринов писал мне, что редактором назначен Витте [так!]. Поэт Трубецкой[1557]
, видный сотрудник журнала, позавчера мне сообщил, что Витте [так!] уже уволен! А Титов говорит, что редактировать журнал будет комитет под председательством A.B. Тырковой, которой посылается в Америку весь материал, а другие члены комитета живут ― кто в Германии, кто в Бельгии! Их имен A.A. не называет. Но, во всяком случае, должен же быть хоть один редактор, живущий в Париже? Если Вы знаете, пожалуйста, сообщите. Журнал действительно был интересен.Мы не знали, что и Марья Алексеевна была больна. Пожалуйста, передайте ей наши самые сердечные пожелания скорейшего полного выздоровления. У Вас же, значит, был только кашель и упадок сил. Простужены и в Ницце почти все. Погода неважная. В квартирах везде (у нас тоже) домовладельцы 15 марта перестают топить: обязанность отопления передается всецело солнцу, а оно пока появляется не так уж часто. Надеемся, что у Вас хоть топят.
Е.Д. Кускова прислала мне комплект газеты Кадомцева. Полемики я там не нашел. Или с «Русской Мыслью» у них наладились отношения?
Примите самый сердечный привет,
Дорогой Василий Алексеевич, и не забывайте.
Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-22.
B.A. Маклаков ― M.A. Алданову, 29 марта 1954
Париж, 29 Марта [1954[1558]
]Дорогой Марк Александрович,