«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Теперь о Бунине. С нами уже говорил Зуров и вчера В.Н. по телефону. Говорили не со мною, а с сестрой. Больше по телефону не могу понимать. Ваше письмо пришло уже после моего разговора через сестру. Я вполне согласен с Вами, что В.Н. следовало бы писать в Редакцию Р. М., рассеять недоразумение, заявив, что И.А. никогда советского гражданства не принимал. В этом не было бы никакого бума и даже опровержения, а только уточнение. А что слова Федина можно было понять по-разному, видно на примере Вас самих; в Вашем письме Вы говорите: «Федин на съезде объявил, что покойный Бунин стал советским гражданином». Это не совсем точно. В «Русской Мысли» от 21 Янв[аря], речь Федина изложена так: у Бунина не достало сил, будучи советским гражданином, вернуться домой. Это не одно и то же. Советские люди, будучи признаны законной властью в России и переменив имя России на СССР ― могли bona fide[1753] считать всех подданных бывшей ― подданными того же государства, хотя бы и с другим именем. Правда, позднее, уже в 20-х годах (12 Дек[абря] 1925) был издан советский декрет, что русские, бывшие за границей без разрешения Советской власти, должны до 12 дек[абря] 1925 г. заявить в Советское консульство, иначе лишаются гражданства. Так что формально Бунин был лишен советского подданства, потому что никогда его не хотел для себя получить. Но это Федин мог не знать. Зуров рассказывает, что еще в 1918 г. Бунин уехал на Юг, при помощи Фриче[1754]. До этого отъезда он проживал на территории не СССР (Союза еще не было, а Р.С.Ф.Р., где была и власть России, и уже Советская власть). Попав в район сначала Украины, а потом Добровольческой армии, он по бумагам был не беженцем (этого слова ― как юридического термина еще не существовало до конвенции 12 Мая 1926), а просто «русский». Он получил паспорт от Одесского градоначальника, где значится как «русский». С ним он приехал во Францию. Обратился к консулу (не советскому, кот. тогда еще не было; они появились только после признания Советов 28 Ок[тября] 1924 г.), а старому русскому консулу Аитову[1755], кот. и выдал ему паспорт как русскому. Таким он был по бумагам. Но Федин мог этого не знать или не придавал этому значения, а только теперь слово «русский» заменяется новым именем «советский» или «русский беженец». В том, что Федин так на съезде сказал, я не вижу желания Бунина ошельмовать. И теперь в Офисе слово «русский» на бумаге не употребляется, а если даже по рутине употреблено, то понимается или как советский, или как беженец (réfugié). То и другое, смотря по обстоятельствам. И потому сожалею, что слова Федина могли быть неверно поняты, и, сочувствуя их исправлению В.Н. Буниной, я словами Федина не возмущаюсь.

Совершенно иное отношение во мне вызывают несколько строк от «Редакции» Рус. Мыс. Здесь уже злостная инсинуация на «встрече Бунина с некоторыми представителями советского правительства». Эти слухи редакция подтверждает, не говоря о том, при каких условиях и зачем происходили эти переговоры. Зуров говорит, что Советы предлагали ему издать его сочинения, и очень для него выгодно, если он согласится вернуться. Не знаю, правда ли это. Это, конечно, возможно, но Бунин на это не пошел, потому такая заметка со стороны Рус. Мысли похожа на сведение личных счетов с ним. Конечно, эти разговоры о встрече могли дать повод недобросовестным людям инсинуировать. И последние слова редакционной заметки «мы теперь видим, к каким результатам иногда приводят подобного рода разговоры»[1756] ― как раз относятся к этой заметке, демонстрируют, что могут сделать из невинной встречи[1757] недобросовестные люди в редакции Рус. Мысли. И конечно, Рус. Мысль заслуживает, чтоб ее щелкнули. Но это можно сделать только в другой газете, т. к. Рус. Мысль не обязана будет подобное письмо помещать. Зуров думал, что защиту памяти Б. мог бы взять на себя Комитет, под председательством Титова.

Титов категорически отказывается, что и пишут в Русской Мысли. И опровергать взятие паспорта может только Вера Николаевна; она же может и должна ограничиться восстановление правды в этом пункте, не полемизируя с самой Русской Мыслью. А для этой полемики, разоблачения инсинуаций нужно то уменье, кот. нет у Титова, да и вообще у Комитета.

Я очень боюсь, что конец письма Вы не разберете, но лучше написать не сумею. Если Вы не разберете, а заинтересуетесь этой частью письма, то пришлите его мне, я дам его переписать на досуге. А я хотел еще поговорить о себе, но не успел.

Вас. Маклаков

Не характерно ли, что в отчете о Съезде, кот. поместила Русская Мысль, слова «будучи советским гражданином» ― напечатаны курсивом, хотя редакция и говорит в своей заметке, что она не знает, был ли у Б. советский паспорт. Насколько сам Федин был благороднее, чем она.

Хотел с Вами поговорить о «себе», но не успел.

Не хотел опустить этого письма, не сказав Вам, что собирался написать Вам о другом ― о себе и о своих планах на остаток моей жизни, сказать только Вам.

Автограф.

BAR. 5-20.