Часть Вашего письма относится к моей старой книжке «Загадка Толстого». Это первая моя книга. Я ее кончил как раз перед началом первой войны, и первое издание вышло тогда в Петербурге[1795]
. Очень давно я ее не перечитывал, но думаю, что достоинств в ней немного. Очень мне было бы, как Вы догадываетесь,А как здоровье Марьи Алексеевны?
Нового ничего. Даже интересных вырезок не было.
Шлю Вам самый сердечный привет, желаю здоровья и бодрости, хотя и сам ни того, ни другого не имею. Гете говорил: «Мут ферлорен -Аллес ферлорен, ― Данн вэр-ес бессер нихт геборен»[1796]
.Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-24.
В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 4 марта 1955
4 Марта [1955[1797]
]Дорогой Марк Александрович!
Вы себе не представляете, что происходит сейчас в Офисе, если думаете, что я могу упросить E.H. [Штром] что-нибудь без меня переписать. Да я и сам понимаю, что не могу на этом настаивать, и потому серьезно думаю оставить работу в Офисе, если все останется по-старому.
Я только убедил ее отыскать в архиве Ваши дела (это ведь входит в работу Офиса) и Вам ответить. Она обещала сделать это сегодня же после завтрака. А Вам буду отвечать сам от руки.
О здоровье меня и сестры не беспокойтесь; особенно меня. У сестры очень опухли и болят пальцы, оттого она и не может писать. Я побаиваюсь, не находится ли это в связи с опухолью, кот. все же оказалась не доброкачественной. Но все доктора единодушно это отрицают; если это связано с опухолью, то только потому, что без нее не было бы «операции», а болезнь пальцев типична как последствие оперативного шока. И силы у нее, хоть медленно, прибавляются. Конечно, ей надо бы уехать: но то, что она ни за что этого не хочет, показывает, что дела с ее самочувствием не так плохи, как было, когда она уезжала.
Я, конечно, старею, слабею и опускаюсь, чтоб не сказать «глупею». Это нормально. Что же касается до не понятой Вами фразы о «боли укола», то насколько я помню, я хотел Вам сказать, что сбитый с ног автомобилем, лежа на спине, я ждал, что сейчас автомобиль проедет по мне, и я услышу хруст своих костей, и в течение мгновения этого ждал, как при инъекции ждут боли укола. Видите, это не страшно.
Что касается до Ек. Дм., то, судя по письму, я думаю, что она «трагическое настроение» предвидит, и с этой мыслью свыклась настолько, что говорит об этом спокойно. Это будет тогда, когда она не сможет больше работать и надежды на помощь исчезнут. Ее письмо настолько интересно, что мне хочется его Вам послать, несмотря на его длину.
О «Загадке Толстого» надо бы писать слишком много для моего почерка. Она не изменила моего понимания Толстого, а во многом его подкрепила и иллюстрировала анализом его сочинений литературных. А в частности, укрепила мое убеждение, что в Толстом совмещались оба человека, и старый, и новый, и что он был гораздо ближе к синтезу между ними, чем это об нем думали даже близкие к нему люди, кот. поэтому требовали от него того, что он давать или не мог или не хотел. Но боюсь, что этой странички Вы не разберете. Итак, я не изменил смысла моей статьи, но изложил бы ее несколько иначе.
Вас. Маклаков
Автограф.
BAR. 5-16.
М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 11 марта 1955
11 марта 1955
Дорогой Василий Алексеевич.
Надеюсь, Вы уже получили 1440 франков, которые я позавчера Вам послал с припиской на почтовом переводе, узнав от Елены Николаевны [Штром], что Вы любезно авансом внесли их за меня в Офис. Елена Николаевна сообщила мне, что эти деньги надо перевести Вам по Вашему частному адресу, а равно Вам послать по две фотографии (моей жены и мои собственные). Фотографии при сем прилагаю в маленьком конвертике, вложенном в настоящее письмо, и еще раз сердечно благодарю Вас за услугу.