Далеко не все разобрал о Милюкове, но думаю, что больших разногласий в его оценке между нами нет. По-моему, его драма заключалась в том, что за долгую жизнь, по воле истории, он был у власти меньше двух месяцев. У него было все или почти все, что нужно в демократических странах государственным людям: ум, твердая воля, огромные познания, безграничная работоспособность, абсолютная честность. То же самое можно сказать и о Вас, но вы к власти никогда не стремились, а он стремился. У каких западных министров есть это редкое сочетание свойств? Недостатки же, конечно, были и у него. Поговорим обо всем этом в Париже.
Вы в предпоследнем письме ко мне хвалили воспоминания Е.Д. Кусковой, и я ей это сообщил, и мое письмо к ней разошлось с ее письмом ко мне, в котором она сообщает, что Вы очень недовольны ее воспоминаниями! Быть может, я не разобрал и этих строк в Вашем письме?
Фрумкин пишет мне, что Керенский уехал надолго в Стэнфорд. Его пригласили туда на два года, с обязательством прожить год там. Обязанность его заключается в том, чтобы редактировать, но без комментариев, собрание всех документов 1917 года, которое Стэнфордский университет хочет издать. Ему даются сотрудники. Работа, значит, нетрудная. Мы очень за него рады. Очевидно, с разными КЦАБ-ами и МАКЦ-ами он расстанется. Что-то о них и вообще в газетах слышно мало.
По словам Фрумкина, материальные дела «Нового журнала» «налаживаются» (он не сообщает, как). Напротив, Кускова на днях мне сообщила, что редакция надеется только на то, что удастся удвоить число подписчиков! Если это так, то надежды на существование журнала очень мало: откуда возьмутся новые подписчики и как их даже искать? Степун писал Б. Зайцеву об «умирающей эмиграции». Эти слова, кажется, немного задели Бориса Константиновича, — по крайней мере я вынес такое впечатление из его письма ко мне. Но, по совести, как отрицать, что эмиграция умирает? Не осталось ни одного книгоиздательства, молодежи нет или она денационализировалась, театра тоже нет, а на политические собрания, по слухам, никто не ходит. Зайцев пишет, что в апреле их Союзом устроено собрание, посвященное памяти Достоевского. На это собрание и приглашен Степун (он принял приглашение). Может быть, на это публика и придет? Недавно я был здесь на случайном спектакле, шла «Последняя жертва» Островского. Оказался соседом проф. Сперанского (которого, знаю, Вы не любите). Он мне рассказывал о парижской жизни, но мало. Кстати, он меня не узнал и после двух-трех минут разговора сказал мне (буквально): «Простите, я знаю, что вы военный, генерал, но фамилии Вашей не помню»!! Потом посмеялись с ним по этому случаю. Видно, я очень изменился за те несколько лет, что его не видел. Он изменился мало.
Вы упорно ничего не сообщаете о состоянии Марьи Алексеевны. Пожалуйста, сообщите и не забудьте ей передать наш сердечный привет. Как она переносит этот небывалый во Франции холод? Хорошо ли у Вас топят?
Прочел не без удовольствия речь Микояна о Сталине[1903]
. Все в ней о нем правда или, вернее, тысячная доля правды, которую четверть века писали о нем эмигранты, тут совершенно сходясь. Все же какое бесстыдство говорить эту долю тем, которые до самого дня его смерти перед ним пресмыкались и называли гениальным каждое его слово. Но бесстыдством, даже этаким, они никого удивить не могут.Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-25.
В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 24 февряля 1956
24 Фев[раля 1956[1904]
]Дорогой Марк Александрович!
Получил сегодня Ваше письмо и отвечу по пунктам.
1) Ваши запросы о сестре я всегда ей передаю, и про Ваше дружеское участие она знает отлично. Если же я Вам о ней мало писал, то потому, что до вчерашнего дня в состоянии ее здоровья, т. е. в «пальцах», ничего нового не было. Уже довольно давно д-р Millier нашел, что ей надо лечь в больницу для «исследования», т. к. причина ее болезни, т. е. плохой циркуляции крови, была недостаточно ясна. Но к общему удивлению она тогда категорически отказалась лечь в больницу для исследования. Так как она вообще не капризна, то мы не стали настаивать. Но на днях Зёрнов ей сказал, что его очень смущает болезнь пальцев, т. к. эта болезнь может кончиться гангреной, если не определить причины болезни. Тогда она призналась, что не хотела ложиться в больницу для исследований, т. к. ей кто-то сказал, что производят исследования и на сифилис, а это ее «возмутило». Когда выяснилась причина ее нежелания, то было решено сейчас же положить ее в больницу, в отделение Millier'a, и завтра, в Субботу, она туда переезжает, а я остаюсь пока один. Вы понимаете, что сейчас много хлопот; думаю, что скоро я смогу Вам сообщить что-либо положительное о ней.
2) Неприятная мне «qui pro quo»[1905]
вышла с Кусковой. Забавно, если все это вышло из-за «почерка»; и кто неверно прочел — Вы или она?