По той же «воле истории» население получало от жизни и другие уроки. Россия пережила эпоху «Великих Реформ», когда в жизнь сама власть стала вводить другие начала, кроме «повиновения», безмолвного ей подчинения, когда Россия стала перестраиваться по другим образцам, свободу личности и государство, как охрана ее, покоящиеся на «воле народа». Люди могли практически служить этим новым началам, кот. уже понемногу входили в русскую жизнь. Но после 1 Марта 1881 года была объявлена другая политика, верная прежним заветам о пользе и преимуществе «Самодержавия», и начался пересмотр тех новшеств, кот. были введены в 60-х годах, чтобы ставить их в соответствие с новым взглядом. Это была эпоха реакции Александра III. В разных областях шла защита того, что было достигнуто в 60-х годах и что стали теперь отнимать. Борьба за «сохранение» прежнего не была «революцией», она не исключала «сотрудничество» с существующей властью. Мое поколение наблюдало эту борьбу, лояльную «оппозицию», а не беспрекословное повиновение, и не войну за низвержение существующей государственной власти. Я наблюдал эту борьбу, практическую, а не только словесную, в местном самоуправлении, земском и городском; я в ней участвовал и сам, как адвокат, отстаивал легальным способом сохранение, а не порчу Судебных Уставов; видел, как это же делали судьи, т. е. представители «власти». Так, рядом с представителями старых идей, и революционеров, и врагов существующей власти как таковой работали и прежние школы, «лояльные» оппозиции, т. е. либерализму, кот. помнили эпоху своих достижений, т. е. начало 60-х годов. Милюков сам не проходил этой школы, во всяком случае не был ее представителем. Но «воля истории» стала показывать, что, несмотря на разницу тактики, это течение — лояльной оппозиции — не менее и даже иногда более опасно для поклонников старой власти и ее основ, чем революционная организация и революционная тактика. Так зарождалось «Освободительное движение» — под лозунгом «Долой Самодержавие», т. е. [слово нрзб], не ограниченное Самодержавием, и переход к правовому порядку, покоящемуся на «конституции». У этого течения были враги и справа, и слева — и поклонники древнерусского беспрекословного подчинения «воле Монарха», и «революционеры», кот. знали только «свободу личности» и «волю народа» — кот. усматривали в «большевиках» представительство.
И поучительно, что когда это течение победило, то причиной победы — был и революционный натиск — Всеобщая Забастовка. [Далее часть текста утрачена.]
Но его прошлое в этом мешало. Он не хотел ни отходить от прежних союзников, ни мириться с противником: в самый день 17 Окт[ября] он публично объявил, что «ничего не переменилось и война продолжается». Он на деле стал это показывать. Он сорвал возможность соглашения Витте с земским съездом, он объявил на Апрельском кадетском съезде, что объявленная конституция есть насилие над народом, он из-за кулис дирижировал 1-й Думой; и когда дело доходило до того, что правительство хотело примирения с Думой, он требовал кадетского Министерства (разговор с Треповым и Столыпиным[1906]
). Словом, он хотел не сотрудничества прежней власти с народным представительством, а подчинения правительства Думе, превращения прежнего неограниченного Самодержца в фигуранта, кот. «царствует, но не управляет». Оттого «война» продолжалась до 17 г.. когда идеи Милюкова победили, но для тогдашнего общества не подходили. Тогда ни Милюков, ни Керенский, никто из тех, кто остался верен своим идеям, управлять не могли и сами создали «Ленина», кот. мог управлять, но ценой отказа от того, что хотела Россия.Тут я кончаю. Вы понимаете, что я хотел сказать и в чем с Вами я расхожусь.
Пока я писал Вам это письмо, прошло несколько дней; сегодня Понедельник, в Субботу сестра в больницу едет — хотя ее только пока посмотрят — уже лучше. Кровообращение усилилось, и омертвение руки остановилось; к ней вернулось осязание, а это уже много. Больше пока не пишу. Завтра еду в больницу.
Вас. Маклаков
Автограф.
BAR. 5-22.
М.А. Алданов — В.А. Маклакову, 5-6 марта 1956
5 марта 1956
Дорогой Василий Алексеевич.
Сердечно благодарю Вас за письмо, — очень тронут тем, что Вы, в трудное для Вас особенно время, еще так подробно написали.
Я хотел сначала поговорить тут с одним врачом, которого иногда вижу, хотя у него не лечусь. Не называя Вас и Марьи Алексеевны, изложил ему, как мог, первую часть Вашего письма и спросил, что он думает. К сожалению, он ничего заочно сказать не мог. Сказал только, что, разумеется, в больнице больной будет лучше и в физическом отношении, и даже в моральном. Мне тоже кажется, что Марья Алексеевна хорошо сделала, согласившись на переезд, особенно если получила отдельную комнату. Довольна ли она? Мы оба от души сочувствуем и надеемся, что будет хорошо. От Вас не скрою, я лично больницы и их дух ненавижу. Но для отдыха они незаменимы, да и для лечения верно лучше, чем собственная квартира.