Она давно мне не писала, так давно, что я думал, что что-то случилось. Не может же быть, однако, что она на меня обиделась за плохой отзыв. Да и самый отзыв был сложнее; я ей писал, что, увидав, что она начинает воспоминания «с детства», я был огорчен, т. к. не думал, что эта часть будет для меня интересна, и даже что это она сама сумеет изложить интересно. А когда прочел, то эти воспоминания показались мне не только интересны, но захватывающе трогательны. Если все это написать неразборчиво, то можно Бог знает как это понять, где одновременно говорится и об интересе, и об его отсутствии.
3) О Милюкове рад был бы с Вами серьезно поговорить: вопрос интереснее, чем кажется. Вы Милюкова давно понимали; я же впервые узнал в «Воспоминаниях», узнал, что в эти годы он делал, и я готов подписаться под всем тем, что Вы о его личности в письме ко мне говорите. И если б я не верил в Ваше дружеское ко мне отношение, я бы мог счесть за насмешку, когда Вы меня сопоставляете с ним. А когда историки говорят о том, что я с ним расходился и его от моего имени осуждают, я бы вспоминал басню Крылова: Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона.
Почему же роль Милюкова не соответствовала его дарованиям и подготовке, исключительной по серьезности и объему? Вы его «драму» видите в том, что «по воле истории» он был у власти меньше двух месяцев, хотя к власти стремился. Но это не «первичное» объяснение. Почему такова оказалась «воля истории»? Потому что Милюков стал интересоваться и заниматься политикой исходя из начал о «правах человеческой личности» и «свободной демократии» в эпоху, когда в России порядок держался на одном повиновении власти Монарха, в которой видели и Божественное установление, и «волю народа». Для Милюкова было возможно либо бороться с этой властью, т. е. свергнуть ее, либо не заниматься «политикой» и в пределах возможности служить культуре для «просвещения». Эту последнюю сторону я просмотрел в его деятельности, а она в это время всецело его занимала; а тогдашняя русская власть и этому очень мешала. И то, что в этом направлении Милюков тогда делал, его литературная деятельность, его невостребованная близость с тем балканским государством, кот. старалось перестроить свою жизнь на «самоуправление», а не на подчинение «иностранцам» — громадная заслуга его. Политика же в России могла быть тогда только борьбой с самой властью, революцией в настоящем смысле этого слова, а никак не совместно «с властью». И совершенно естественно, что революционные направления и организации были тогда желанным сотрудником для Милюкова, если он даже крайности их не разделял, а понимал, что поскольку они власть ослабляли, они были полезны России.