В крушении которой и его вина. Жалею, что он мало говорит о 2-й и 3-й Думе. Особенно 3-й. Его осторожность переносится на Европу, Балканы, Болгарию и т. д. А третья Дума, кот. укрепила конституцию, но изменила либеральному направлению нашей общественности, заслуживает с его стороны больше внимания. Зато я с ужасом читал его рассказ о последних годах Монархии, о 4-й Думе, министерской чехарде и финальной катастрофе. Но об этом сейчас не хочу говорить. Тогда назревало то, что погубило Россию — война. Здесь я вижу, что Милюков правильно оценивал эту перспективу, но был уже бессилен справиться с этим, как и с Революцией 17 года. Но мне страшно подумать, что может быть справиться с нею и мог только Ленин или вообще человек этого склада. Им не мог быть ни Милюков, ни Керенский, а их рецепты были уже опозданы [так!]. Но это между нами, так как я сам в этом не уверен. Но на Милюкова после его книги я смотрю поневоле другими глазами.
Конечно, то, что называется книгой Милюкова, есть переработка его записей, составленных в других настроениях, и, может быть, не вполне соответствуют тому, что о них он думал позднее. Но вообще мне представляется, что настоящее призвание Милюкова было не практическая политика; но она его искажала.
Вас. Маклаков
Автограф.
BAR. 5-22.
М.А. Алданов — B.A. Маклакову, 10 февряля 1956
10 февраля 1956
Дорогой Василий Алексеевич.
Надеюсь, Ваша простуда прошла? Вы употребили слово, которое я прочел как «грипп», — не знаю, верно ли («опасался гриппа»?). Конечно, это болезнь не опасная, но в такую небывалую погоду Вам надо соблюдать большую осторожность, — пожалуйста, не выходите из дому. Все Ваши друзья наверное со мной в этом согласны.
Я Вам недавно писал (еще до наступления холодов), что только раз в жизни, несколько лет тому назад, видел снег в Ницце. А вот в эту неделю у нас тут просто сугробы снега! Вчера были одновременно снег и гроза с громом, явление уж совершенно необычайное.
Очень мне было приятно прочесть, что Вам тоже показалась замечательной и интересной книга Милюкова (всегда рад, когда схожусь с Вами во взглядах). Да, он там явился с неожиданной стороны даже для людей, хорошо его знавших. Разумеется, он, как все мы, далеко не всегда и не во всем был прав. Я в Вашем письме, несмотря на все старания, не разобрал, что именно Вы в его книге прочли «с ужасом» («рассказ о последних годах»... Чего? Или кого?). Мне, как, кажется, очень многим, его крупнейшей ошибкой в политике казалось то, что он требовал Дарданелл, еще в 1917 году, когда о них и говорить было трудно. Однако из его книги видно, что не менее серьезной причиной его ухода в отставку в апреле было его решительное нежелание войти в коалиционное правительство. Совершенно верно то, что и при коалиции все кончилось очень, очень плохо, т. е. октябрьским переворотом. Но без коалиции с социалистами было бы, думаю, еще хуже. Временное правительство первого состава вообще никакой силы за собой не имело, а у социалистов кое-какая сила была: большая часть Совета р[абочих] и солд[атских] депутатов. Судя по книге, покойный Павел Николаевич считал себя тут правым и в ту пору, когда он ее писал, т. е. в самом конце жизни.
Очень интересен в последней, 43-ей, книге «Нового журнала» отдел воспоминаний, в частности воспоминания Екатерины Дмитриевны[1898]
. Прекрасно написаны, и много нового в бытовом отношении. Я очень плохо знаю ее личную биографию. Не знаю даже, кто был ее первый муж. Надеюсь, что она уступит просьбам всех своих друзей и будет продолжать. Но вот долго ли будет существовать «Новый журнал»?[1899] Недавно я получил письмо от Романа Гуля. Он и Карпович хвалят мой появившийся в «Новом русском слове» 1-го января отрывок о Ленине и просят печатать у них. К сожалению, я не могу это сделать. Этот мой роман длинный, вроде «Истоков», и он в журнале печатался бы года три! Между тем после кончины Вредена и после ликвидации Чеховского издательства, главный источник нашего материального существования это иностранные переводы, для которых необходим русский текст. Как ни неприятно печатать роман в ежедневной газете, т. е. без авторской корректуры и обрывая в самых неудобных местах, буду печатать в «Новом русском слове»: там он пройдет в три месяца. Но и до этого очень далеко, — еще остается много, много работы, и я не начну печатанья, пока не кончу романа (если вообще его кончу).Как себя чувствует Марья Алексеевна? Пожалуйста, передайте ей мой сердечный привет.
Шлю Вам самые лучшие пожелания. Еще раз скажу: берегите себя. Если в Ницце так холодно, как никогда не было, то что же в Париже?
Ваш М. Алданов.
Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-25.
В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 12/13 февряля 1956
12/13 Фев[раля 1956[1900]
]Дорогой Марк Александрович!