«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Наша переписка оборвалась, когда Вы приехали в Лондон, а я 14 Июля уехал в Швейцарию. Оттуда я вернулся в Париж только 19 Августа и рад возможности не только возобновить контакт, но и кое-что исправить в Вашем представлении о себе. Я, действительно, очень скучал в Швейцарии от одиночества. Но это относилось только к Baden'y[1987]: там за три недели моего в нем пребывания я не встретил и не завел ни одного знакомства. Погода была, как везде, неприятная и особенно ненадежная, гулять там негде, да и чувствовал себя утомленным. И потому при первой возможности (получение комнаты в Вех (французы говорят «Бэ», а не «Бекс») я уехал туда — и поселился в Hôtel des Salines, прекрасный отель, кот. в прошлом был полон приятными русскими (начиная с Альперина). У меня была прекрасная комната в верхнем этаже, с видом на Dent du Midi[1988], кот. по вечерам был ярко-розового цвета, а на моем балконе стояли кресло, стол и кушетка. Были и знакомые, но менее интересные, и кроме того мне было трудно ходить, и я еще оказался без слухового аппарата, т. к. оба, кот. я привез, сломались, и я могу поправить их только в Париже, 3 Сентября. И мое главное занятие, кроме случайных разговоров, было чтение. Я это подчеркиваю, т. к. оно знаменовало как бы новую полосу.

Я все-таки не скучал там и мог бы пожить еще дольше, если б меня не потребовала служба, т. е. Офис, где проходила некоторая неожиданная пертурбация, кот. еще конца не предвидится. Вот когда мне пришлось возвращаться через Женеву, где я повидал и Е.Д.

И вот здесь мне хочется кое-что исправить в Вашем представлении о моем пребывании в Париже. Конечно, Париж был пустоват; достаточно сказать, что у меня заболели зубы, и я не мог найти ни одного известного доктора; нигде не отвечали на телефон; все были в отпуску. Не было здесь и многих обычных жителей. Так я не мог дозвониться Татаринову, не видал Вырубова; Тер заехал ко мне, привез с собой Вишняка; Вишняк скоро уехал в Америку, а Тер только занят своим сыном, и кроме одного раза я его не видел. Но главное, что я хочу сказать, — пока между нами, что случайность ли, погода ли, или политическая перспектива удручающе на меня действует; сестра сейчас со мной, но это потому, что тот доктор, кот. ее лечит сейчас, за отъездом Зёрнова, а именно внук П.Б. Струве, сын А.П., находит, что за ней нужен надзор, так что, может быть, еще она будет в Gagny; и хоть ей гораздо лучше, но сердце и кровообращение не в порядке; ей сделали операцию симпатического нерва, и проектировали вторую, кот. она не хочет, и сам Струве не настаивает. Она сидит дома, не выходит, много лежит, но недостаточно отдыхает.

В связи со всем этим что-то не ладится пока и со мной. И прежде всего — именно это между нами — не ладится работа в Офисе; когда увидимся, и если это будет интересно, я Вам расскажу подробнее. Но работа в Офисе меня лично совсем не удовлетворяет, и я иногда подумываю, зачем я продолжаю эту волынку? Но если ее оставлю, то что я буду делать не только чтоб иметь возможность жить, но и что-то делать, быть на что-то полезен? Вы в последнем письме намекнули о литературной работе; Тер и Вишняк соблазняют меня работать в Русской Мысли и подсовывали мне даже — рецензию на книгу Милюкова. По многим причинам на это я не пойду; уже после ухода их я получил письмо от П. Ковалевского. Водов меня просил написать «Воспоминания» о процессе Бейлиса, т. к., по словам «Русской Мысли», какой-то неизвестный Товарищ Прокурора делал в частном собрании антисемитский доклад. Оглядываясь на свое прошлое, я не думаю, чтоб я на литературную работу годился. Конечно, я очень много видел и мог бы об этом рассказывать; но в последнее время я много стал забывать, а тогда мои писания ни к чему. Ведь я могу говорить только о том, что я видел и помню. У меня никогда не было того, что Тургенев называл «выдумкой», т. е. Творением, кот. так много у Вас.

Конечно, сейчас люди будут съезжаться, возникнут собрания, диспуты и т. д. Скучно не будет; но я заранее чувствую, что, благодаря ли возрасту или другим причинам у меня начнется в жизни полоса не активности, а пассивного восприятия. Это естественно, но не радостно. Надо прямо смотреть на вещи. Жизнь моя уже прошла; больше того, что я в ней давал, я дать не смогу. Читать, перечитывать, любить других я могу. Но прежнего уже не будет. Много различных причин ведут к одному результату.

Боюсь, что Вы не разберете этого письма и опять подосадуете, что я решаюсь писать от руки. Но Вы ничего не потеряете. И, может быть, то, что Вы советуете, для меня самое подходящее — вспоминать прошлое. У меня ведь сохранился «дневник», кот. я вел пока был послом. Но я сам его плохо разбираю. Ну, простите.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-17.

В.А. Маклаков — M.A. Алданову, 18 сентября 1956

18 Сент[ября 1956[1989]]

Дорогой Марк Александрович!