«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Я сегодня получил письма от Вас и от Водова. Начал Вам отвечать, но раньше, чем письмо было окончено, мне принесли переписанное на машинке письмо к Вам, т. е. «статью». Хотел Вам ответить и сказать кое-что в оправдание моей статьи, но предпочитаю это сделать позднее и лучше словесно. Ведь Вы в Ноябре приедете? Своей статьей я лично очень недоволен, и потому из статьи превратил ее в личное письмо.

Но еще раз скажу, что если и Вы будете недовольны и захотите ее не печатать, то я пожалею только о потерянном времени, а не о ней.

Завтра пошлю Вам статью заказным — получите ее до Воскресенья.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-16.

М.А. Алданов — В.А. Маклакову, 27 октября 1956

27 октября 1956

Дорогой Василий Алексеевич.

Кажется (если я правильно разобрал, — вечная моя вынужденная оговорка), Вы и в письме пишете, что Вы недовольны своей статьей! А я от нее прямо в восторге. Вы так меня хвалите, что мне неловко Вам писать, как умна, хороша и прекрасно написана эта статья. От всей души Вас благодарю и мысленно Вас обнимаю.

Не знаю, нужен ли Вам этот экземпляр для газеты. На всякий случай при сем его прилагаю.

Еще и еще раз спасибо и самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-25.

В.А. Маклаков — М.А. Алданову, не ранее 22 и не позднее 27 октября 1956

[Не ранее 22 и не позднее 27 октября 1956[2001]]

Дорогой Марк Александрович!

Когда я распечатал Ваше письмо и увидел в нем мое письмо к Вам, кот. Вы мне возвращаете, то первое ощущение было, что Вы его не одобрили и возвращаете за негодностью. Конечно, хотя я с Вами в этом согласен, это было бы мне неприятно. Ваше собственное письмо это опасение рассеяло. Но хочу кое-что пояснить в этом инциденте. Главная причина этого был недостаток времени и «несовершенство» моего почерка. Если я пишу быстро, то его не разбирают. Диктовать из головы я могу, но для этого необходим диктофон или стенограф. Их нет.

Диктовать же медленным темпом я не могу; я должен письмо написать и читать вслух. Это прежде я делал, но теперь почерк так испортился, что я сам не разбираю, что написал, и, следовательно, диктовать не могу. И я мучаюсь над письмом к Вам, и все это, конечно, на письме отражается.

И главное; я писал, и это могло быть неплохо, о Вас как писателе-романисте. Но мне хотелось показать немного Вас как «политика»: чему Вы своими книгами учили читателей? Мне казалось, что у нас есть что-то общее; показать это я не сумел; разве последние фразы, когда о себе я прибавляю, что, по моему ощущению, Вы смотрите на положение, как и я. Я не был и не хотел быть вождем; был плохим человеком партии, кот. ни к одной партии полностью не подходит; мои сторонники были консервативные люди; меня сдвинуло налево — демократическое студенчество; но тут это встретилось с влиянием Толстого и семьи Толстых.

И последнее слово.

Недавно, меньше месяца назад, я получил от Кусковой письмо, где она меня спрашивала, читал ли я № 29 Граней, где есть статья о моих «Воспоминаниях»[2002], кот. мне будет приятно прочесть. Я ее не читал. хотя Ржевский, кот. там пишет, наш дальний родственник; правда, я знал его, когда был гимназистом, а он кадетом. Его фамилия, не псевдоним, Суражевский, сын генерала Суражевского; он — пасынок сестры нашей мачехи. Родство отдаленное, тем более что после смерти нашего отца отношения с семьей мачехи прекратились. С сестрой он, Ржевский, оставался знаком, не со мной.

Я достал у Каплана эту книгу, прочел рецензию «Н. Андреев»[2003] — на 4 страницах, и он доставил мне очень приятное удовлетворение: он говорит обо мне, как «положено»; не подходящее под шаблон в Вас я чувствую тоже, но этого в моей статье, по недостатку времени и помощников, я не мог сказать, и умолчание об этом оставило во мне сожаление и недовольство собой. Не знаю, заметно ли то, что в этой статье о Вас я ничего не говорю, ибо должен был бы сказать очень много.

Конечно, конец Вы и этого письма не прочтете.

Я одновременно и Вам послал мою статью, и Водову в Нов. Рус. Слово[2004]. Более того, опасаясь, что там поправку мою не разберут и вообще могут напутать, я предложил Водову передать мою статью прокорректировать, если это возможно, на точной типографской технике. Письмо пошло. Только вчера ответил мне он, что не могут. Но предложить это Америк[анцам] я не могу.

Возвращаю Вам присланную Вами мне обратно статью; у меня копия есть. Но думаю, что, если это письмо, то оно должно было быть подписано, чего я не сделал по суете. Посылаю Вам на всякий случай подписанное, что будет служить Вашим и моим оправданием. Это письмо пишу в Офисе, и писать его разборчиво было абсолютно невозможно. Если оно Вас интересует, то, вероятно, я перешлю или Вам пришлю свой экземпляр, но в обмен на тот, кот. Вам возвращаю, т. к. не хочу, да и не могу, остаться без копии.

Ну, и заранее еще раз извините, и очень рад, если письмом моим Вы не рассержены и даже довольны.

Вас. Маклаков

Автограф.