«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Я не только был бы рад о Вас написать; это до некоторой степени наш шутливый договор, заключенный в доме у Petit о том, что переживший другого обязуется на его могиле сказать речь. «Юбилей» можно приравнять к «смерти» или, по крайней мере, к «умиранию». Вы по мне свое слово сказали; теперь моя очередь. И я с удовольствием ее бы выполнил, если б было время, и я не был бы сейчас в таком упадке, что все забываю. Если Вы получили мое напечатанное письмо, то ведь это только остов того, что я хотел сказать о Вас, как писателе; не вообще, не химик, не философ, а изобразитель жизни и современной и даже Наполеоновской эпохи. Вы не только умеете описывать то, что «создаете», Вы умеете изображать как живых действительных людей, в «Современниках», в «Портретах», и тех, кого случайно касаетесь, как Гладстон, Маркс, Вагнер и др. Благодаря этому таланту Вы людям показываете в своих писаниях то, что они сами не знали и не замечали. Оттого Ваши сочинения как исторического романиста будут с интересом и пользой читаться всеми, кто прошлым России интересуется. Вы не только отличный живописец, кот. хорошо пишет из головы или натуры; Вы умеете людей понимать, потому что умеете их изучать, не ленитесь это делать. И Вы рисуете их такими, какими понимаете, людей или события и происшествия, а не в угоду заданной или самому себе поставленной теме. Вы не скрываете недостатки и ошибки людей Вашего «лагеря» и не черните противников. Меня это поражало и радовало, когда я читал Ваши «Истоки», где Вы описываете два противоположных мира: Александра II, Дизраэли, Чернякова и народовольцев. Вот как я Вас всегда понимал. Но не так легко передать и внушить это другим, тем, кто в этих Ваших свойствах видит Ваши недостатки: безразличие и равнодушие... Не смело ли с моей стороны было бы думать, что я потому Вас так ценю, что я немного сам таков, или стараюсь им быть, и правдивость, искренность и справедливость в человеке ценю больше всего, а в тех, кто людей может воспитывать, особенно.

И если я колеблюсь, писать ли о Вас, то потому, что именно о Вас и о свойствах человека столь мне близкого я не хотел бы написать плохо, бессодержательно, ниже предмета. Мне совестно и за это письмо, и за вчерашнее: все эти эскизы, эти картины предшествуют, а ее не заменяют. А писать картину мне некогда, и, главное, я сейчас слишком не «en forme». Предпочитаю это сам написать, не дожидаясь, что мне на это укажут другие. Спасибо Вам за добрые слова и за то, что Вы меня не осудили за то «авторское самолюбие», нежелание осрамиться, пересилили во мне желание исполнить свой долг и доставить Вам некоторое слишком понятное и естественное удовольствие. Я написал Цвибаку, что был бы очень рад о Вас написать, если будет достаточно свободного времени, и что сейчас его нет, и силы убавились. Что я мог дать для напечатания, но не мог дать ответ; но краткие и неполные характеристики в моих двух последних письмах я постыдился опубликовать. Но с этим, говоря публично, надо бы выступить.

Сестра, как я Вам писал, чувствует себя лучше, прожила у нас дома три дня, а сейчас укатила в Gagny. Зёрнов ею доволен.

Такое вот положение дел. К тому же мой почерк мешает мне писать.

Вас. Маклаков

Еще раз: не осуждайте меня и не соблазняйте желанием доставить Вам удовольствие, кот. Вы можете предвидеть как писатель, ибо этим Вы избалованы, а разгадать «загадку Алданова» — не так просто.

В понимании людской трагедии у нас с Вами много общего; но у меня нет Вашего таланта, я не творец, а пускатель фейерверков, кот. тешат на короткое время.

Автограф.

BAR. 5-17.

М.А. Алданов — В.А. Маклакову, 16 октября 1956

16 октября 1956

Дорогой Василий Алексеевич.

Не думаю, чтобы Ваш почерк мог ухудшиться в последние недели. Скорее ухудшилось мое зрение, да и солнца в Ницце уже много меньше (при лампах я Ваших писем никогда не мог читать). Как бы то ни было, в Вашем последнем письме я не разобрал почти ничего! К счастью, разобрал первые строки, где говорится (и то я не вполне уверен), что Марья Алексеевна, пробыв три дня в Париже, уехала в Ганьи и там чувствует себя лучше. Это нас очень порадовало.