Права человека

Если те, кто вотирует субсидии, в то же время и получают их, и если им же надлежит отчитываться в расходовании этих субсидий перед вотировавшими их, то, стало быть, они подотчетны сами себе, и комедию ошибок венчает пантомима выразительных тс…тс! Ни правительственная партия, ни оппозиция не станут касаться этого дела. Государственная казна — та же общая лошадка, на которой ездит всякий. Это то, что сельские жители называют «езжай и привязывай: сперва ты проедешь немного, а после я».[16]Во Франции такие дела устраиваются лучше.

Французская конституция гласит, что право объявлять войну и заключать мир принадлежит нации. Кому еще оно должно принадлежать, если не тем, кому приходится оплачивать военные расходы?

В Англии, как говорят, это право принадлежит символу (т. е. короне. — Перев.), который показывают в Тоуэре за шестипенсовик или шиллинг. Там же показывают и львов, — и было бы уже более разумно сказать, что право это принадлежит им, ибо неодушевленный символ это всего лишь головной убор. Мы понимаем всю нелепость обоготворения ааронова тельца или золотого изваяния Навуходоносора, почему же в таком случае люди сами совершают нелепые поступки, за которые они презирают других?

Можно с полным основанием сказать, что при том характере, какой имеет представительство английской нации, не важно, кому принадлежит это право: короне или парламенту. Война — это общая нажива всех тех, кто участвует в дележе и расходовании государственных средств, и так во всех странах.

Это — искусство завоевания на родине, цель которого умножить доходы, а поскольку их не умножишь без налогов, необходимо измыслить предлог для расходов. Изучая историю

английского правительства, войны, которые оно вело, вводимые им налоги, сторонний беспристрастный наблюдатель, не ослепленный предубеждениями, сказал бы, что не налоги объявлялись для ведения войн, а войны объявлялись для введения налогов.

В качестве члена Палаты общин мистер Берк принадлежит к правителям Англии, и хотя он объявляет себя врагом войны, он клевещет на Французскую конституцию, которая стремится уничтожить войну. В пример Франции он ставит во всех его частях английское правительство; но сначала ему следовало бы ознакомиться с замечаниями французов по адресу этого правительства.

Они утверждают в защиту своей собственной свободы, что той доли свободы, которой пользуются в Англии, совершенно достаточно, чтобы поработить страну более надежно, нежели с помощью деспотизма, и что поскольку истинной целью всякого деспотизма являются доходы, правительство, созданное подобным образом, получает больше, чем оно могло бы получить — будь то средствами неприкрытого деспотизма или в условиях полной свободы, — поэтому оно, из своекорыстных соображений, враждебно тому и другому.

Неизменную готовность таких правительств вести войну французы объясняют ссылкой на порождающие эти войны различные мотивы. Деспотические правительства ведут войны из гордости; но у тех правительств, для которых война становится средством взимания налогов, имеются более постоянные побудительные причины.

Поэтому, чтобы уберечься от обоих зол, Французская конституция отобрала у королей и «министров право объявлять войну и передала его тем, кому приходится нести расходы.

Когда в Национальном собрании дебатировался вопрос о войне и мире, английский народ, бесспорно, проявлял большой интерес к его обсуждению и горячо приветствовал решение. В принципе оно применимо как к одной, так и к другой стране. Вильгельм Завоеватель, как завоеватель, присвоил себе право объявлять войну и заключать мир, и с той поры все его потомки неизменно претендуют на это право.

Хотя мистер Берк и признал за парламентом[17]времен революции право связывать и контролировать нацию и потомков навеки, в то же время он отрицает, что парламент или нация имеют какое-либо право изменять то, что он называет наследованием короны, кроме как частично или посредством своего рода модификации.

Встав на такую точку зрения, он отбрасывает весь этот вопрос вспять, к норманскому завоеванию; прослеживая таким образом линию наследования от Вильгельма Завоевателя до наших дней, он поневоле заставляет нас обратиться к вопросу, кем и чем был Вильгельм Завоеватель и откуда он явился, а также о происхождении, истории и природе так называемых прерогатив.

Все на свете должно иметь начало, и чтобы открыть это начало, необходимо проникнуть сквозь завесу времени и старины. Пусть, в таком случае, мистер Берк представит нам своего Вильгельма Нормандского, ибо все его доводы восходят к этому источнику. К несчастью, параллельно этой линии наследования выявляется и другая: если престолонаследие берет свое начало от завоевания, то нация ведет счет с того времени, когда она была завоевана, и ей надлежит смыть с себя этот позор.