В столице многие еврейские либералы и даже сионисты поначалу стремились продемонстрировать лояльность государству и надеялись, что война и альянс России с демократическими Францией и Британией поспособствуют дарованию новых свобод российским евреям. В своей думской речи депутат от кадетской партии Нафтали Фридман (1863–1921) заявил: «В исключительно тяжелых правовых условиях жили и живем мы, евреи, и тем не менее мы всегда чувствовали себя гражданами России и всегда были верными сынами своего отечества. Никакие силы не отторгнут нас от нашей родины России, от земли, с которой мы связаны вековыми узами»[624]
. Максим Винавер назвал начало войны моментом патриотического подъема для еврейского населения Российской империи[625]. И действительно, в начале войны либеральные еврейские издания, такие как «Новый восход», регулярно призывали российских евреев идти добровольцами на фронт и защищать Россию от врагов, заверяя, что самопожертвование евреев, как и других национальных меньшинств, непременно будет вознаграждено[626].В первые дни войны Дубнов, возможно, был одинок в своих мрачных предчувствиях кровавой бойни в местечках, однако довольно скоро и другие еврейские деятели утратили всякую надежду на то, что война послужит улучшению положения евреев в России[627]
. Мало того что военные и некоторые гражданские источники порочили евреев, распространяя клевету, — цензура не пропускала в прогрессивные петроградские журналы (такие, как «Речь», «День», «Биржевые ведомости» и «Петроградский курьер») ни положительных откликов о вкладе евреев в оборону страны, ни даже сообщений о награждении воинов-евреев Георгиевским крестом[628]. Как отмечал Фридман в своей речи, обращенной к Думе, в августе 1915 года: «В продолжительной войне смена успехов и неудач неизбежна, поэтому весьма кстати всегда иметь под рукой так называемых виновников за все беды; им всегда можно приписать ответственность за поражения. Всегда необходимо иметь в запасе козлов отпущения. Увы! Во все времена Израилю была уготована судьба стать этим козлом отпущения»[629]. Фридман говорил о клевете на евреев, о высылке в вагонах для транспортировки скота, о беспрецедентном взятии евреев в заложники[630]. Сам Фридман, депутат Государственной думы от Ковенской губернии, будучи евреем, подвергся изгнанию из собственного избирательного округа. Фридмана, как и других, особенно возмущал отказ властей признавать огромный вклад евреев в общие усилия по защите страны, в первую очередь нежелание замечать великое множество евреев-солдат, призывников и особенно добровольцев и очевидный, как утверждал Фридман, патриотизм евреев России[631]. В то самое время, когда гражданское еврейское население подвергалось жестоким гонениям, сотни тысяч евреев стойко и самоотверженно служили России на фронте, а еврейские журналисты изо всех сил пытались обойти цензуру, чтобы поведать читателям о героизме своих собратьев[632].Самой острой проблемой для еврейских общественных деятелей стала помощь беженцам. Поначалу их размещали в и так уже перенаселенных восточных губерниях черты оседлости. Однако возникло осложнение: в пределах черты неподчиненными военным властям оставались лишь Полтавская и Екатеринославская губернии и, следовательно, только туда и можно было направлять депортированных евреев. У гражданских же властей столь высокая концентрация еврейского населения вызывала большую обеспокоенность. К августу 1915 года правительство, исчерпав все иные возможности, позволило евреям селиться в любых городах (но не в сельской местности) империи, кроме Санкт-Петербурга (к тому времени переименованного в Петроград), Москвы и казачьих областей. Запрет селиться в деревнях, несмотря на чрезвычайную перенаселенность городов, проистекал из давней убежденности властей в необходимости защищать крестьянство от евреев — алчных эксплуататоров. При этом правительство ясно дало понять, что идет на такие меры исключительно из-за острой необходимости в связи с военным положением[633]
. Разрешение селиться вне черты не было постоянным, поэтому евреям запрещалось покупать землю или недвижимость в новых местах жительства.