Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Выборы в Учредительное собрание оказались бесполезны (как мы увидим в главе 7), но анализ того, как евреи голосовали в разгар революции, — лучший способ произвести замер еврейского общественного мнения непосредственно в момент большевистского переворота и краха республиканской России. Вопреки представлениям Ревуцкого о русификации евреев или распространенным идеям о подъеме сионизма или, наоборот, о всеобщей симпатии евреев к социализму, картина, которая вырисовывается из результатов разных выборов в разных губерниях Российской империи, такова: евреи, как и крестьяне-украинцы, голосовали за своих — поддерживали еврейские партии, потому что сочетание социальных, экономических и национальных интересов выливалось в потребность национальной автономии в той или иной форме. Все эти факторы и распространенность еврейского автономизма как политической цели восходят как минимум к революции 1905 года; при этом ощущение неопределенности, порожденное войной и революцией, несомненно, влияло на национальное самосознание еврея. Говоря об Украине, не следует сбрасывать со счетов и то, что в окружавшем евреев обществе действовало еще одно автономистское движение, сочувствовавшее целям еврейской автономии как минимум на раннем этапе. Некоторые украинские политические группы выступали в поддержку еврейской автономии еще в дореволюционный период, до того, как этим занялись некоторые еврейские партии, и многих евреев впечатляла приверженность украинских националистов идее еврейской автономии[886]. Украинские националисты, собравшие в марте 1917 года Центральную раду (большую парламентскую ассамблею, созданную независимо от Временного правительства), приложили усилия для включения в нее представителей других национальностей и заявляли, что хотят автономии в федеративной России[887]. Неудивительно, что и евреи под влиянием этого растущего, напористого автономистского движения стали выдвигать схожие требования, тем более что еврейские политики уже более десяти лет ориентировались на автономизм. Как предостерегали деятели Фолкспартей в Полтаве, было бы ошибкой думать, что формальное равенство гражданских прав — это все, что нужно евреям: «…В сущности говоря, еврей еще не имеет полноправия, он имеет лишь равноправие, он имеет лишь возможность добыть себе право быть равным среди равных»[888].

Заключение

Еврейское общество в итоге отнеслось к участию в еврейских общинных делах с гораздо меньшим энтузиазмом, чем можно было бы судить по заявлениям сторонников демократизации еврейских общин. Тот факт, что за национальные коалиции на выборах в Учредительное собрание голосовало намного больше евреев, чем участвовало в выборах еврейского съезда, показывает, что в 1917 году российское еврейство возлагало большие надежды не на еврейские, а на российские парламентские институции как на защитника своих национальных прав. Однако подобно тому как российскому обществу в целом (включая евреев) оказалось не к кому апеллировать после разгона Всероссийского учредительного собрания, так и российские евреи ничего не смогли предпринять, когда их съезд был отменен, а общинные институции закрыты.

Таким образом, 1917 год стал кульминацией еврейской национальной политической деятельности в России. В 1917 году различные еврейские политические партии и группы надеялись использовать Всероссийский еврейский съезд и Всероссийское учредительное собрание для продвижения требования внетерриториальной автономии. По всей России общинные активисты основывали организационные комитеты для выборов подлинно демократического самоуправления. На евреев валом обрушилась политическая литература о еврейской автономии, Всероссийском еврейском съезде, местных общинах, о необходимости создавать новые национальные институции. В условиях непрекращающейся войны еврейские общественные организации, по сути, стали протоправительством и продолжали влиять на жизнь многих тысяч евреев, предоставляя социальное обеспечение беженцам. В этом контексте автономистская политика казалась естественной большинству евреев, особенно на фоне упадка русского либерализма и растущего национализма окружающих народов.