Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Нападки со стороны правительства и погромы избавили евреев от иллюзорных надежд на возможность более глубокой интеграции и одновременно укрепили решимость еврейских либералов добиваться равноправия и требовать коллективных прав. Между 1903 и 1905 годами даже та часть еврейской интеллигенции, которая прежде участвовала в общероссийском народническом и социал-демократическом движении, постепенно воспринимает националистические идеи[280]. Вместе с тем следует помнить, что до 1905 года немалая часть политически активной еврейской интеллигенции жила в изгнании за границей, а Бунд и сионисты находились на нелегальном положении. С началом революции ситуация меняется: открыто заявляют о себе новые еврейские политические объединения и кружки, одновременно радикализируются уже существующие партии. Если прежде значительная часть либерального российского еврейства относилась к национализму скорее скептически, сейчас погромы напомнили, что одного лишь гражданского равноправия недостаточно для того, чтобы защитить народ. Однако требование национальных прав, равно как и автономистские идеи, громко прозвучало только в тот момент, когда различные еврейские политические партии, фракции, объединения начали составлять программы для участия в первых в истории Российской империи парламентских выборах. Автономистские устремления, мало-помалу завладевавшие умами российского еврейства, вкупе с открывшейся возможностью участия в представительной власти даже у пылких сторонников интеграции пробуждали если не националистические порывы, то по крайней мере новое чувство принадлежности к собственному народу.

Федерализм на марше

В самом начале революции 1905 года вспыхивают волнения в Польше, в прибалтийских губерниях, в Финляндии, Грузии, в белорусских и украинских губерниях. С началом революции на периферии (особенно в северо-западных частях империи) возникают выступающие за демократизацию и автономию национальные партии. Протесты и забастовки подтолкнули имперскую власть к более жестким репрессиям, но, с другой стороны, они заставили правительство пойти на некоторые уступки. Андреас Каппелер назвал революцию 1905 года «весной народов», подобной революционным движениям, охватившим Европу, но не затронувшим Россию в 1848–1849 годах[281]. По мнению Каппелера, историки явно недооценивают, насколько сильна была национальная составляющая забастовок и мятежей, вплоть до осени 1905 года сотрясавших западные регионы и Закавказье и едва не дошедших в некоторых местах до гражданской войны. Кровавые мятежи в Лодзи и Варшаве, крестьянские бунты на Украине, сотни сожженных замков остзейских баронов, создание Гурийской крестьянской республики в Грузии — эти и другие национальные движения подавлялись гораздо безжалостнее, чем русские «смуты»: власть боялась распада империи. Протесты были вызваны не только нищетой; они подогревались отказом мириться с языковой и религиозной дискриминацией. Революционный взрыв, вызванный соединением этих «элементов», сотряс царский престол — и одновременно вызвал к жизни новые, четко сформулированные национальные и политические устремления[282].