Правая сторона

«Закурить, что ли…» Но тут же спохватился, что кисет на кухонном столе оставил. Такого раньше не случалось. Еще горше стало от забывчивости, казавшейся знаком нехорошим, идущим от беды. А тут еще ворона села на сухую верхушку дерева и давай каркать во всю глотку, поглядывая на него и приседая на лапах от неистового, сумасшедшего крика.

Холодный пот прошиб. «Это что ж за день такой проклятый?» — думал Александр Тихонович. И вдруг сорвал ружье с плеча, не целясь, выстрелил.

Соболь, вскочив с места, глядел, как падает ворона, теряя перья, как медленно кружат в воздухе перебитые картечью веточки и сухая хвоя. Обнюхал ворону, отошел. Поглядел на хозяина, склонив голову набок, словно спрашивал, что делать с поганой птицей.

— А не ори, зараза, накаркала себе, — лихорадочно дышал Клубков.

Ему еще хуже стало…

Привычно переломил ружье, вынул стреляную гильзу, засунул в патронташ. Из ствола потянуло едким запахом пороха. И этот запах, и вид нового патрона, который Клубков тут же вогнал в ствол, успокоили. Клубков закрыл замок, кинул ружье на плечо, зашагал.

Речка была уже близка, он слышал ее и шел быстрее, ожидая, когда она откроется. Голубянка показалась за кустарником. Сильно шумела, перекатывалась по зеленым валунам, слепяще сверкала.

В этом месте каменистые берега, перевитые обнаженными корнями сосен, сужались. Из воды торчали размочаленные комли деревьев, вывернутые весенним паводком. Это был залом. Тут речка поднялась вровень с высокими берегами, образовав глубокую яму, в которую заходил хариус на нерест и держался до поздней осени.

Александр Тихонович спустился к воде, ступил на скользкий камень, держась за тальниковую ветку. Зачерпнул ладонью воды, омыл лицо. Холод, пришедший со снежников, ожег кожу, освежил. Полегчало. Он заглянул в зеленоватую глубь воды, увидел солнечные блики на далеком песчаном дне и темные тени.

Хлебнув воды, ушел с камня на берег, оглядывая молодой соснячок. Деревца были одно к одному: высокие, прямые. Приготовил удилище, срезанные ветки собрал и затолкал в кусты. Размотал со спичечного коробка леску. На конце мохнатилась мошка из медвежьей шерсти, которая скрывала остренький якорек. Мошка была рыжая, заранее обсаленная, чтобы не тонула, скользила по поверхности.

Привязав к удилищу леску, взобрался на сухой камень недалеко от воды, в тени сосны. Сделал заброс на самую середину залома. Вода подхватила мошку, потащила сильным течением. Клубков, подрагивая удилищем, заставлял ее биться на середине. Точь-в-точь упавшая муха. На миг возле якорька, увитого шерстинками, мелькнул, словно молния, пронзительно-светлый бок рыбы, и тотчас леску резко рвануло.

Александр Тихонович потянул выгибающееся удилище, выволок на камни хариуса. Сдавил пальцами жабры. Далеко крючок заглотила рыба. Пришлось вырвать. Хариус оказался приличным, граммов на семьсот. Малиновый плавник с фиолетовыми кружочками напоминал крыло большой бабочки.

«Хорошо начал», — радостно подумал Александр Тихонович, и все дурное, что омрачало его, ушло, растворилось в азарте. Он откинул рыбу подальше от воды на сухие, теплые камни, но хариус, резко выгибаясь, подпрыгивал, скользил к воде.

Тогда Клубков хватил его о валун.

Рыба выгнулась, пуская кровавые пузыри из жабр, и затихла. Вытер руки о телогрейку, полез на свое место. И второй заброс оказался удачным. На берегу, разевая рот, трепыхался хариус поменьше. Добил его тоже.

«Они тут кишмя кишат», — подумал он, довольный.

Обычно Клубков вполголоса разговаривал сам с собой или с Соболем. Слова сами лезут на язык, и он им не препятствует — так веселее. Здесь же Клубков боялся выражать мысли вслух: недолго сглазить добычу.

Что ни говори, а явно в масть угадал — шестую или седьмую рыбину выкидывал. А это уж не хариус, ускучишко.

Мошка совсем разлохматилась, на муху не похожа стала. В другом месте на нее бы сеголетка не поймал, а на Голубянке рыба шла, да еще какая. Бросалась-таки, цепляясь одна за другой. Жор у хариуса, самое время ловить. Благо, соперников у Александра Тихоновича нет — заповедник.

Скоро на берегу светлела целая горка добычи, а Клубков лишь входил в азарт. Подошла стайка крупняка, словно в очередь на крючок встала. Одна за другой на берег, в кучу.

Мошку заменил новой. Она побежала по течению, дразня рыбу ненастоящей своей жизнью. Ее с лету взял малиновый хариус, который потом бился на берегу, меняясь в цвете, изумленно разевая рот.

Александр Тихонович теперь осторожничал, не выволакивал рыбу на берег единым махом. У крупняка могла оторваться губа от собственной тяжести. Почувствовав, что добыча сидит прочно, Клубков выводил ее за леску к самому берегу. Давал успокоиться и вдруг растопыренной пятерней ловко поддевал, переваливал на берег и уже двумя руками, мгновенно выпустив удилище, кидал в кучу. С детства привык к такому способу.

Валун из зеленоватого от лишайника стал красным — искровенился от рыб. Клубков даже подумал, что потом его надо омыть.