Правда и Небыль

Вслед за пограничником он вошёл в кабинет без окон. Через минуту к ним присоединились таможенник и человек лет тридцати в штатском, о служебной принадлежности которого можно было догадываться. Документов он не показал. Но тут же бесцеремонно приказал поставить вещи на стол для досмотра. Таможенник покачал головой, отозвал дерзкого товарища в сторону и что-то прошептал ему на ухо. Тот дернул головой, пробурчал нечто вроде «да мне какое дело, кто он», но обороты все-таки сбавил. И во второй раз попросил сделать то же самое более вежливо, хотя и хмуро.

Юрьев поставил на стол небольшой дорожный чемодан, портплед — он никогда не возил с собой много вещей — и плоский чехол из прочного чёрного пластика размером метр на метр.

По тому, как «гражданский» сразу рванулся к этому чехлу, Юрьев понял, что у того есть ориентировка. Кто-то просигнализировал. Кто именно, тоже можно было догадываться. Скорее всего, Маркиш. Он мог знать, что принадлежащий Группе отпечаток фотографии «Правда» переправляется в Россию, и даже был обязан знать: второе лицо в системе безопасности должно быть в курсе подобных вещей. Он-то и на чехол всё пялился, зыркал, будто хотел внутрь заглянуть. А какие слова говорил, как руку жал! «Вот и верь после этого людям», — усмехнулся про себя Алексей Михайлович. Маркишу, впрочем, он никогда не доверял — ни тогда, ни, разумеется, сейчас. Что-что, а поставить банкиру диагноз избытка доверчивости вряд ли бы решился хоть один серьёзный врач.

— Камеры работают? — возбуждённо спросил «гражданский», указывая на развешанные под потолком видеоустройства.

Пограничник кивнул.

— Отлично. Откройте, пожалуйста, чехол своими собственными руками, — вкрадчиво попросил «гражданский» Юрьева.

Банкир пожал плечами и сделал то, о чём его просили. Служивый мгновенно надел латексные перчатки и двумя пальцами вытянул из чехла роскошный календарь с репродукциями португальского Музея современных искусств. Двенадцать великолепных работ лучших фотохудожников Португалии с настоящими автографами. Подарок для Грачёвой.

Глаза опера загорелись, он победоносно глянул на коллег:

— Культуриста вызывай.

Таможенник послушно достал рацию и что-то вполголоса в неё произнёс.

Через пару минут дверь в кабинет отворилась. Вошёл подтянутый мужчина лет сорока, в джинсах и голубой рубашке с беджиком. Молча кивнул собравшимся. Подошёл к столу, где службист триумфально держал в руках календарь.

— Оно?

«Культурист» — видимо, так называли специалиста по предметам искусства — недоумённо посмотрел на оперативного работника. Криво усмехнулся, перелистал репродукции. И молча указал пальцем на типографские реквизиты.

— Сувенир, — развел руками Юрьев.

«Культурист» хмыкнул и вышел из кабинета. За всё время он не произнёс ни слова. На опера было больно смотреть. Он ради проформы попросил открыть портплед и чемодан, мельком взглянул на их содержимое, весь обмяк и как-то сник, стянул перчатки.

— Всё в порядке, — буркнул он. — Служба.

— Понимаю, — успокоил служивого банкир со всем возможным сочувствием. — И на старуху бывает проруха.

Оперок машинально кивнул, зыркнув острым, понимающим, слегка затравленным взглядом. С пассажиром из Лиссабона, которого ему надо было отработать, было трудно не согласиться. Начальство не похвалит. А что делать? Банкир, похоже, действительно прилетел чистым. Подбрасывать ему что-то, вырывать страницы из паспорта, а потом удивляться, как же он так хочет границу пересекать, задерживать под другими предлогами, как было вчера с мужиком, летевшим в Нью-Йорк, команды пока не поступало. Пока.

12:00. Гоманьков. Зверобоев

Москва. Ул. Божены Немцовой, 24а. Арт-музей