Правда и Небыль

Из аэропорта Юрьев ненадолго заехал к себе домой, вздремнул немного и отправился в Арт-музей. Там им была назначена встреча Зверобоева и Гоманькова. Контакт двух руководителей служб безопасности разных банков — дело тонкое. Обычно визиты в офисы друг к другу без особой необходимости эти люди не наносят. Гость однозначно оказывается в роли гостя, то есть не хозяина. В сложившейся ситуации особенно уязвимой была позиция Гоманькова. Его приезд в Кросс-Банк трудно было представить чем-то иным, нежели сигналом SOS. А Иван Иванович был упёртым, как ёжик. Ёж — птица гордая. Без пинка не летает. Гоманькову даже пинок не помогал полететь. Юрьев пытался из Лиссабона по телефону ради дела уговорить его съездить к Зверобоеву, но контрразведчик наотрез под разными предлогами отказывался от предложения попить чай в гостях у коллеги из другого банка. В обратную сторону ситуация тоже не работала. Банкир даже не пытался предложить полковнику из первого главка (разведки) ехать в гости к подполковнику из второго Главного управления КГБ СССР (контрразведка). О контразведчиках у Зверобоева после его многолетней командировки в США, из которой его еле вытащили, были не самые тёплые воспоминания. Собственно, после контактов с ними он ушёл со службы и всплыл в Кросс-Банке. Нет, его не уволили, начальство просило остаться и даже обещало в будущем организовать новую поездку за бугор, но полковник твердо решил: хватит. И не последнюю роль в этом решении сыграла тональность бесед с молодым и ещё неопытным, но злющим и подозрительным контрразведчиком. Гоманьков у Зверобоева чем-то ассоциировался с тем типом, который, прослужив без году неделя, позволил себе бестактное поведение по отношению к человеку, который и не раз, и не два рисковал жизнью ради Родины. Компромиссным решением виделась общая на троих встреча в Арт-музее, которую в конце концов удалось организовать.

У входа в музей службу нёс молчаливый молодой человек из банковских — после ЧП Грачёва без боя сдала позиции и пошла на полную и безоговорочную капитуляцию. Выкинула белый флаг. Охранник провёл Юрьева по пустым коридорам к переговорной. Прежде чем войти, банкир оценил взглядом картину. Зверобоев умудрился устроиться на куцем офисном стульчике с подлокотниками так, что казалось, будто он сидит в роскошном кожаном кресле весом в тонну. Гоманьков притулился на краешке стула, но бедным родственником тоже не выглядел, скорее уж человеком, на минутку оторвавшимся от более важных дел и готовым прямо сейчас куда-то бежать. «Мозг и ноги», — подумал Юрьев.

После обычных приветствий банкир устроился на третьем стульчике и сразу перешёл к делу:

— Ну, что, Иван Иванович, как там наши бараны? Есть подвижки?

— Это, Алексей Михайлович, как сказать, — осторожно начал Гоманьков. — Предметы мы пока не нашли…

— Хорошо, не подвижки, — нетерпеливо махнул рукой Юрьев, — новая информация. Есть что?

— Кое-что нарыли, — начал Гоманьков. — Установлено с достаточной достоверностью, как именно было совершено похищение. Путём опроса дежурившего в тот день сотрудника охраны Арт-музея и самостоятельных оперативно-розыскных мероприятий было определено…

— Слушай, ты давай по-русски говори, — поморщился Алексей Михайлович. — На родном, на нашем языке.

Зверобоев улыбнулся. В своё время он учил своего коллегу: никогда не позволяй другому изъясняться на собственном жаргоне. Тем самым собеседник навязывает тебе свой язык. Заставляет думать над его словами больше, чем он над твоими. Ты тратишь лишние усилия. И оказываешься в подчинённом положении. Слуга должен догадываться, чего хочет хозяин, а не наоборот. Впоследствии Юрьев часто убеждался, что Зверобоев прав. Любой переход на жаргон — хоть на канцелярский, хоть на юридический, хоть на сленг силовиков — означал, что собеседник не хочет, чтобы его понимали на равных. В начале знакомства с Гоманьковым — который откровенно попробовал сначала «охмурить» банкира, как ксёндзы из «Золотого телёнка» пытались охмурить Козлевича, — тот тоже злоупотреблял казённым лексиконом. Но быстро был поставлен на место. Сейчас от него такое можно было услышать уже только в минуты растерянности или сильного волнения.

— В общем, — сделал над собой усилие Гоманьков, — потрясли мы этого «охранника». Сами… В смысле, без полиции. Злодей ушёл с картинами через окно клозета на втором этаже.

— Он что, парашютист? Прыгал? — попытался уточнить схему ухода злодея банкир.

Вместо ответа Гоманьков встал, подошёл к окну и кивком головы поманил к себе начальника. Приблизившись, Юрьев увидел внутренний двор и большую стройку.

— Туалет ниже и чуть левее, — показал пальцем Иван Иванович.

Дальше уже всё было совсем понятно. Окна второго этажа выходили на крышу одноэтажной хозяйственной пристройки — то ли гаража, то ли каких-то производственных или складских помещений.

— То есть злыдень вышел на крышу, прошёл по ней и спустился где-то в стороне, где, скорее всего, стояла лестница?

— Похоже, что так оно и было. Ну или примерно так, — кивнул Гоманьков.