Правда и Небыль

— Сигнализации нет, камер нет, окна не закрываются, на крышу выходят, и один военный пенсионер на весь музей, — прокомментировал Зверобоев. — Клялся и божился, что ночи напролёт не спит, бдит. А на самом деле нет, конечно. Заходите, добрые люди, берите чего хотите. Удивляюсь, как Грачёву саму до сих пор не украли. Она — женщина видная.

— Люди искусства, тонкая душевная организация. Не терпят сапог на своей территории, — саркастически пояснил Юрьев. Он уже с трудом верил, что когда-то Грачёва сумела его сподвигнуть на беспечность.

— Стройка охраняется, — упредил вопрос начальника Гоманьков. — Но режим такой, — он неопределённо помахал в воздухе пальцами, — бестолковый. Нет, у них даже журнал вдруг нашёлся. Там представьте себе кто-то успел написать въезды-выезды автомашин. Но поди проверь. А кто заходит-выходит — им вообще всё равно. Тут столько народу болтается — с ума сойдёшь.

— Всё ведь ночью произошло?

— Так и строительство круглосуточное. — Гоманьков развел руками. — До жилых домов далеко, закон о тишине соблюдать не надо. Какая тут тишина…

— Что-то удалось выяснить?

— Ну как… — протянул контрразведчик. — Я тут по своим каналам обратился к коллегам. Прошу у них результаты съёмки с камер в радиусе трёх ближайших кварталов. У нас, правда, нет никаких полномочий, полицию мы задействовать не можем. Даже неформально. Пришлось в ножки кланяться. Но тут нужно время. Ещё пару лет назад всё сделали бы быстро. Но теперь их поприжали насчёт несанкционированных действий. Впрочем, обещали помочь…

— В радиусе трёх кварталов? — удивился Юрьев. — А ты что хочешь в трёх кварталах углядеть?

— Не знаю, — пожал плечами Гоманьков. — Может, попадётся что-нибудь. Например, если на записи с камеры правее стройки в нужное время проедет машина, а на камере слева её не окажется, то можно будет предположить, что эта машина выехала со стройки. Или ещё что-то. Вариантов море. Но главное, чтобы хоть какая-то зацепочка появилась.

— А на стройке камеры нет разве?

— Есть, — сконфузился контрразведчик. — Но именно в ту ночь их система видеонаблюдения не работала.

— Какая неожиданность, правда? — усмехнулся Зверобоев.

— Я тоже так подумал, — кивнул Гоманьков. — Поэтому к фирме-застройщику мы отправили команду. Покопать её и влево, и вправо, и вглубь. На всякий случай.

— Как злодей ушёл — понятно, — сказал Юрьев. — А как зашёл? Через крышу?

— Вряд ли. В музее в тот день люди работали допоздна, лезть через окно рискованно, да и смысла не было. А когда все разошлись ближе к полуночи, на улице было уже тихо. Охранник, например, услышал звук, когда грабитель, предположительно, уходил. Да и рассчитывать на открытое окно глупо. Вдруг кто запереть додумается. Там же стеклопакеты. Без шума не выставишь. Был ещё один момент…

— Что?

— Охранник говорит, что, когда он собрался идти на осмотр, ему на стационарный телефон звонил кто-то. Ничего не говорил. В трубку дышал. И так несколько раз. Скорее всего, сторожа отвлекали.

— То есть ты думаешь…

— Думаю, что похититель находился уже внутри галереи и остался, когда остальные ушли. В том же туалете, например, заперся. Или где-то в каморке какой — тут их полно. В воскресенье музей, правда, был закрыт. В нём только наши и музейщики выставку готовили. Возможно, тот, кто взял экспонаты, имеет отношение либо к музею… либо, мля, к нам!

— У нас крысёныш?

— А что? Может быть, — угрюмо признал Гоманьков. — Если крысы есть, значит, корабль плывёт.

— На кого-то конкретно думаешь? Хотя бы предположения? — спросил банкир.

Начальник службы безопасности искоса посмотрел на своего руководителя.

— Извини, шеф, не могу, — печально ответил он. — Будет результат, доложусь.

Юрьев почувствовал, как кровь приливает к голове. Человек добрый и снисходительный, всегда готовый войти в положение подчинённого, он не терпел игнорирования своих ценных указаний, тем более просьб.

— То есть вы, Иван Иванович, своим бойцам скажете, кого на карандаш взять, а мне такой чести не окажете? — Юрьев вложил в слова максимум сарказма, напирая на «вы».

— Именно так, — угрюмо ответил Гоманьков.

— Лёша, он прав, — начал было Степан Сергеевич.

Лучше бы он этого не говорил. До сих пор Зверобоев называл Юрьева Лёшей либо наедине, либо в дружеской компании. Но сейчас, в данный момент, да ещё в сочетании с «он прав», это показалось банкиру оскорбительным.

Эмоции умножились на переживания последних дней. Юрьев вспомнил Лиссабон, своё выступление. Уверенным тоном сказанные слова «вернули картину». Как он отстаивал, рискуя многим, интересы службы безопасности и банка в целом. И вот теперь его подчинённый отказывается выполнять его просьбу, а человек, которого он так уважал, становится на сторону этого самого подчинённого и ещё называет его «Лёшей».

С приступом гнева Юрьев справился как обычно: быстрый вдох — медленный выдох. Адреналиновая волна прошла. Оскорбление осталось.