Правда о твоей матери (СИ)

Всё у нас отлично – и только Юлия по-прежнему отрешённая, вся в своих мыслях, делах и планах. Тему бракосочетания отклоняет, избегает её, как может:

- Дай сначала родить.

Идёт пятый месяц беременности, и я, конечно, ни на чём не настаиваю, стараюсь не давить, хотя сроки поджимают – и уже неплохо бы начать оформлять визовый пакет также для членов семьи.

Как-то Лёва позвонил мне вечером, когда я уже уходил с работы, – в голосе лёгкая паника:

- Пап… мама исчезла.

- В каком смысле – исчезла? – не понял я, мгновенно холодея.

- Так. Вместе с вещами. Не знаешь, куда подалась?

Правда выясняется быстро: Юлия трубку не берёт, заставляя меня сходить с ума всю ночь; но поутру, встретив меня, еле живого после бессонной ночи, у своего кабинета, как ни в чём не бывало поясняет:

- Даниил, спасибо тебе, конечно, за помощь, но… пусть теперь он постарается.

- Кто… постарается? – еле живой от пережитых треволнений, в первый момент не понимаю я. Но Юлия добивает меня хладнокровным:

- Я выхожу за Андрея, Даня.

Я нахожусь просипеть только одно - губы меня не слушаются, язык еле ворочается от потрясения:

- Юля… скажи мне… что было не так?

- Всё так, - бесстрастно продолжает она. – Просто ему всё слишком легко сошло с рук.

Я в первый момент не понимаю. Мне опять перестаёт хватать воздуха; но потом я догадываюсь:

- Ты… просто использовала меня. Верно? Использовала, чтобы посмотреть, в самом ли деле он теперь станет страдать? Добиваться тебя? Действительно ли ему хочется быть с тобой? Чтобы помучить его? Юлия… зачем всё это? Зачем эти подростковые игры? Ты же его не любишь.

- Нисколько, - подтверждает Апраксина. – Зато получаю моральное удовлетворение. Ведь желания беременной принято выполнять – правильно? Вот и выполни. Оставь теперь меня в покое; дай мне получить хоть какое-то от жизни удовольствие.

Я в который раз понимаю, что с такими установками Юлии лучше всего найти бы хорошего специалиста; но беда в том, что она уже неоднократно бывала у разных психотерапевтов – и ничего нового, по её словам, от них не услышала. Все они оказались абсолютно бессильны; то, что они ей говорили, она и так знала, а работать над этим – совершенно не хотела.

Её всё и так устраивало.

- Я оставлю тебя в покое, Апраксина, не вопрос, - соглашаюсь я, пока внутри всё кипит и колотит меня изнутри, словно бушующее море ударяется о скалы. – Только дочь свою оставлять не намерен. Если нужно – будем решать вопрос в судебном порядке.

- Ну ты попробуй, а я погляжу, - с насмешечкой смотрит Юлия; я разворачиваюсь и оставляю этот кабинет, мысленно прося дочь потерпеть: я выручу тебя из этого сюрреалистического треша, малышка, только развивайся спокойно и появись на наш чёртов свет без эксцессов.

С этого стартовал абсурд, который, как и следовало ожидать, долго не продлился: уже перед самыми родами меня настигло жесточайшее дежавю. Апраксина рыдала у меня на плече: Андрей забрал заявление из ЗАГСа и свалил-таки, причём – свалил капитально. Не выдержав всего, что бывшая жена на него в неистовой жажде мести обрушила, он некоторое время побился в острых припадках вследствие чувства вины, помноженного на тяжёлые комплексы и лютый перфекционизм; поистерил-поистерил мужик, да и нанялся учителем математики где-то в закрытом городе на Чукотке, куда улетел первым же рейсом, уволившись из нашего вуза.

- Апраксина, скажи…. Вот зачем ты устроила этот театр? – спрашивал я. Лёва, бесконечно обиженный на мать, отказался прощать подобное предательство и общаться с ней перестал напрочь, как я его ни уговаривал, апеллируя к её беременному состоянию.

- С сестрой буду общаться, - как заведённый, повторял Лёва. – С мамой – нет. И хватит об этом – у меня контрольных дофига, надо готовиться.

Проплакавшись, Апраксина сидит на диване в моём кабинете в квартире на Некрасова, которую я в скором времени собирался выставлять на продажу. Сидит, с безучастным видом вытянув ноги и водрузив их мне на колени; и пока я глажу и массирую её уставшие стопы – идёт уже девятый месяц беременности, плановое кесарево назначено через неделю – Юлия вдруг произносит, глядя мне в глаза своими светло-зелёными глазами:

- Ну и зачем она мне в таком случае?

Я моментально догадываюсь, что речь идёт о нашей дочери… о моей девочке – Эвелине. Приступать к Апраксиной с вопросом «что ты творишь?» - поздно, да и бессмысленно: тётке за сорок, доктор наук, именитый профессор, блять.

О ужас: меня снова ждёт это – уговаривать её в больнице не писать отказ от ребёнка. Но Апраксина уже смотрит на меня с мольбой:

- Слушай… может быть, заберёшь её себе, а? Раз она тебе нужна? Ну на кой хрен ребёнок мне сдался теперь? Я тебе кое-чего не сказала… у меня тоже есть предложение… Париж, Сорбонна. Даниил… не обижайся, пожалуйста, но… раз так вышло… раз в очередной раз не сбылось то, что я себе придумала – я… я хотела бы уехать туда. Сменить обстановку. Начать жизнь заново. Без груза прошлого. Устала от всех, да и от себя в первую очередь... Ты знаешь, я всегда мечтала о Париже… вовсе не о Лос-Анджелесе. И вот шанс… Ну куда мне там младенец – в Париже?