У Моники было ощущение, что ей влепили оплеуху. Кто это, черт возьми?! Определенно, это не тот Хазард, которого она, как ей казалось, знала. Потом она вспомнила. Возможно, это не тот Хазард, которого она узнала недавно, а тот, которого видела раньше, тот, который налетел на нее на улице и обозвал
– Моника! Ну как, ребята, веселитесь? – произнес он своим чудесным бодрым голосом.
– Не совсем, нет. По крайней мере, я нет. На самом деле Хазард веселится вовсю. Он совершенно бухой. Без тормозов. Я не знаю, как попасть домой. Хазард слишком пьян и не сможет вести машину, а я не умею. И я не могу оставить здесь микроавтобус. Он завтра понадобится для пикника. И что мне делать?
Монике претило просить о помощи, и в особенности претило оказаться в роли девы в беде. Это шло вразрез со всеми ее феминистскими принципами. Ее мать, наверное, перевернется в гробу. Если она когда-нибудь выберется из этого чертова шатра, то запишется на водительские курсы.
– Не волнуйся, Моника. Оставайся на месте, я сяду в поезд и приеду за тобой. А потом привезу тебя на микроавтобусе домой. Просто пришли мне свой адрес, и я доеду с вокзала на такси. Это займет часа два, но свадьба ведь еще продолжается, да?
– Райли, не знаю, что бы я без тебя делала. Спасибо тебе. Понятия не имею, что нашло на Хазарда. Я никогда не видела его таким.
– Если ты наркоман, то проблемы неизбежны. Стоит только начать, и уже не можешь остановиться. Он так здорово со всем справлялся. Почти пять месяцев абсолютно трезвый, – объяснил Райли.
У Моники подвело живот. Какая же она дура!
– Райли, я понятия не имела. Он сказал мне, что все будет в порядке. Я должна была остановить его.
– Моника, ты ни в чем не виновата. Я уверен, что он нарочно сбивал тебя с толку. И вероятно, себя. Если и есть в этом чья-то вина, то только моя. Я должен был предупредить тебя следить за ним. По крайней мере, он начал опять нюхать кокаин, – сказал Райли. Моника промолчала. Говорить смысла не было. – Послушай, чем скорее я отправлюсь, тем скорее приеду к вам. Держись.
И он повесил трубку.
Иногда ничего не бывает тоскливее комнаты, полной людей. Моника ощущала себя ребенком, который, прижавшись носом к окну, наблюдает за вечеринкой, на которую его не взяли. Хазард эффектно танцевал в центре танцпола, со всех сторон облепленный женщинами, как та мерзкая лента в доме у Джулиана была облеплена мухами. Она почувствовала, как кто-то похлопал ее по плечу.
– Можно пригласить вас на следующий танец?
Это был Родерик, сын Дафни. Еще в церкви Хазард их познакомил.
Моника, которая всегда считала, что невежливо отказывать человеку, пригласившему тебя танцевать, молча кивнула и позволила отвести себя на площадку. Там Родерик, проигнорировав все условности современных танцевальных па, энергично и неуклюже закружил ее в неком подобии рок-н-ролла пятидесятых годов. Это дало ему кучу возможностей полапать ее влажной рукой за спину, плечи и зад. Она чувствовала себя цирковым пони на соревнованиях по выездке.
Хазард, очевидно находя все это забавным, издали восторженно выражал свое одобрение, выставляя вверх большие пальцы. Родерик наклонился к Монике и, обдавая ее горячим влажным дыханием, в котором запах виски смешивался с запахом торта со взбитыми сливками и земляникой, зашептал ей на ухо:
– Значит, вы с Хазардом вместе?
– Господи, да нет же! – ответила Моника.
Родерик воспринял ее бурную реакцию как зеленый свет и с еще большим пылом ухватился за ее зад.
Райли осторожно пробирался сквозь поредевшую толпу – уверенный незваный гость посреди непредсказуемо неустойчивой массы. Моника в одиночестве сидела за большим круглым столом, как единственный выживший после кораблекрушения, выброшенный на необитаемый остров. Хазард, наподобие акулы, кружил между столами, подбирая забытые бокалы с вином и осушая их.
– Райли! – крикнула Моника.
Все находящиеся поблизости повернулись и уставились на вновь прибывшего. Райли улыбнулся, осветив все своей улыбкой, как солнце, показавшееся из-за грозовых туч.
– Не могу выразить, как я рада видеть тебя, – сказала Моника.
Хазард
Это было все равно что вернуться домой. Хазард успел забыть, как ему нравится это ощущение. С того самого первого глотка шампанского он почувствовал, как у него разжимаются челюсти, расслабляются плечи и снимаются все зажимы. После нескольких месяцев, когда все эмоции требовали от него четкого фокуса и высокого разрешения, спиртное позволило воспринимать все явления как бы через некий фильтр, добавляя мягкости, доброты и податливости. Его словно завернули в пуховое одеяло апатии.