Правдивая история

Моника с Хазардом сидели в разных углах дивана, деля на двоих большое пуховое одеяло и ведерко с попкорном за просмотром одного из сериалов «Нетфликс». Хазард потянулся за попкорном, и Моника успела заметить его покрасневшие пальцы с обкусанными ногтями. Это живо напомнило ей о собственных руках, какими они были после смерти матери, – воспаленные, кровоточащие, с потрескавшейся кожей после бесконечной стирки. Она не знала, пытается ли помочь Хазарду или себе самой, но она должна была рассказать ему эту историю.

– Послушай, я понимаю, что такое навязчивая тяга к чему-то, когда тебя одолевает потребность что-то сделать, даже если знаешь, что делать этого не следует, – сказала она, глядя не на Хазарда, а прямо перед собой; он промолчал, но она почувствовала, что он слушает, поэтому продолжила: – Моя мама умерла, когда мне было шестнадцать, как раз перед Рождеством, в год получения аттестата об общем среднем образовании. Она захотела умереть дома, поэтому мы превратили гостиную в больничную палату. Поскольку ее иммунная система была совершенно разрушена химиотерапией, медсестра из Онкологического центра Макмиллан велела мне постоянно дезинфицировать ее комнату. Это было единственное, что я могла контролировать. Я не могла сделать так, чтобы мама не умирала, но я могла убить все микробы. И я чистила и чистила, я по нескольку раз за час мыла руки. И даже когда она умерла, я не могла остановиться. Даже когда с моих рук начала сходить кожа, я не остановилась. Даже когда ребята в школе начали шептаться у меня за спиной, а потом в лицо называть психованной, я не могла остановиться. Так что я тебя понимаю.

– Моника, мне так жаль. Потерять мать в таком возрасте – это ужасно!

– Я не потеряла ее, Хазард. Ненавижу это слово. Можно подумать, мы пошли в магазин, и я просто оставила ее там, потеряла. И она не скончалась и не ушла. Не было никакого мирного, красивого ухода. Было грубо, отвратительно, плохо пахло. И было чертовски несправедливо!

Слова царапали ей глотку.

Хазард взял Монику за руку, разжал ее и накрыл своей ладонью:

– А твой отец? Он тебе не помогал?

– Он тоже боролся. Он писатель. Ты когда-нибудь читал детские книги, в которых действие происходит в вымышленном мире под названием Драгонлиа? – Краем глаза она заметила, что он кивнул. – Ну, так он их писал. Он, бывало, уходил в свой кабинет, чтобы спрятаться в волшебный мир, где всегда побеждает добро, а зло наказано. В то первое Рождество мы с ним были как два матроса с потонувшего корабля, пытавшиеся остаться на плаву, но каждый держался за свой обломок кораблекрушения.

– Как ты справилась с этим, Моника? – осторожно спросил Хазард.

– Поначалу мне было очень плохо. Я забросила учебу и перестала даже выходить из дому. Я просто зарылась в книги. И конечно же, занималась уборкой. Папа тратил бо́льшую часть авторских гонораров на психотерапевта для меня, и ко времени сдачи экзаменов со вторым уровнем сложности мне стало гораздо лучше. Я по-прежнему чересчур рьяно отношусь к вопросам гигиены, но в остальном я совершенно нормальна! – с оттенком иронии сказала она.

– А я считал тебя самым разумным человеком из всех мне известных. Или мне это показалось? – спросил Хазард.

– Ну, до вчерашнего дня я считала тебя самым трезвым человеком, – с улыбкой откликнулась Моника.

Когда автоматически загрузилась новая серия, они повернулись к экрану.

Хазард зачерпнул пригоршню попкорна и швырнул одно зернышко через комнату. Моника понятия не имела, куда оно приземлилось. Потом он повторил то же самое. Три раза.

– Хазард! – резко произнесла Моника. – Какого черта ты делаешь?!

– Назови это терапией для выработки рефлекса отвращения, – швыряя очередное зерно через комнату, ответил Хазард. – Постарайся посмотреть всю серию, не беспокоясь из-за попкорна.

Моника может это сделать. Конечно может. Но все же, сколько длится эта чертова серия?! Она сидела пятнадцать минут, показавшиеся ей часами, стараясь не думать о мерзких зернах, забившихся в трещины и впадинки и прячущихся под мебелью.

Ну хватит! Она пошла за метлой.

– Ты проявила большую выдержку, Моника, – сказал Хазард, когда они вымели последнее зернышко и снова уселись на диван.

– Хазард, ты понятия не имеешь, насколько мне это трудно.

– Вот здесь ты не права, – ответил он. – Я точно знаю, насколько это трудно. Каждый раз, проходя мимо паба, я чувствую то же самое. Знаешь, мы все пытаемся тем или иным способом спрятаться от жизни: я – с помощью наркоты, Джулиан – становясь отшельником, Алиса – с помощью соцсетей. А ты – нет. Ты намного смелее любого из нас. Ты встречаешь жизнь с поднятой головой, пытаясь победить и контролировать ее. Иногда излишне контролировать.

– Нам всем надо быть немного похожими на Райли, правда? Вот почему он так мне подходит.

– Ммм, – промычал Хазард.

Какое-то время они молчали. Вначале они сидели в противоположных углах дивана, но теперь пододвинулись к середине и уселись рядом.