– Ну же, мисс Грейнджер, не составит труда догадаться, что я покривил душой, дабы избавиться от обязанности варить зелья по ее приказу. Действительно считаете, что зелье, в основе которого лежит правда, может зависеть от «изменчивой луны, меняющей свой образ каждый месяц»?
– Ромео и Джульетта? – замерев на месте, удивленно спросила она, глядя на меня широко распахнутыми глазами.
– Несомненно.
– Вы… Вы читали Шекспира? – Тон ее голоса настолько повысился, что на последнем слове она едва не взвизгнула от восторга.
– Я полон сюрпризов, Мисс Грейнджер, – ответил я с упреком, наслаждаясь выражением недоумения на ее лице. – Что касается зелья, необходимо провести точные расчеты, но, полагаю, весь процесс приготовления займет не больше восемнадцати часов.
Я достал лист пергамента и перо. Нумерологические подсчеты для Сыворотки Правды занимали немало времени и сил. Чтобы задать им обратное направление, требовалось точно определить порядок, а также сгруппировать перестановку действий. Кроме того, в формуле непременно следовало учесть все альтернативные ингредиенты.
Я заскрипел пером по пергаменту. Прошло не менее двадцати минут, когда я наконец заметил, что она стоит прямо за моей спиной и наблюдает.
– Я всегда восхищалась Нумерологией.
– Неужели, – воскликнул я настолько участливо, насколько мог.
– Уж поверьте. Что это? – Она склонилась над моим плечом и указала на пергамент.
– Ансуз, перевернутая, – ответил я, решительно игнорируя то, как она прижималась ко мне всем телом.
– Это так странно, если задуматься, – продолжала она. – Сочетание такой точной науки, как математика, с такой расплывчатой, как прорицание… Казалось бы, как из этого может выйти что-то толковое.
– И все же вышло, – вставил я, чувствуя ее теплое дыхание на щеке. Аромат жасмина заполнил легкие. Оставалось лишь обернуться…
Нет. Это нелепо. Не стоило так увлекаться.
– Мисс Грейнджер, вы не позволяете мне сосредоточиться.
Видит Бог, это было чистой правдой. Еще немного, и я окончательно утрачу способность мыслить.
– Идите, помешивайте зелье. Шесть раз по часовой, один против часовой стрелки, пауза десять секунд, повторить.
Послушалась она не сразу. Какое-то время она не шевелилась, словно не желала отстраняться.
Я вернулся к расчетам, в то время как она занялась помешиванием зелья. Шесть, один, пауза. Шесть, один, пауза.
– Если это не поможет, – тихо произнесла она, – мы успеем придумать что-нибудь другое?
Я бы предпочел утешающую ложь, но вопрос был четким, а проклятие не позволило мне солгать.
– Нет.
– Что мы будем делать, если не удастся разрушить проклятие до вашей следующей встречи с Волдемортом? – приглушенно спросила она, словно одновременно желала и боялась услышать мой ответ.
Я напрягся, перо застыло над пергаментом. К счастью, вопрос оставлял пространство для уклончивого ответа.
– Вы… и Орден продолжите существовать, как раньше.
Чего нельзя было сказать обо мне.
– Северус, – тихо прошептала она. Мое имя, сорвавшееся с ее губ, вновь распалило во мне чувство, способность к которому, как мне казалось, я утратил навсегда. – Что будешь делать ты?
Я приложил огромные усилия, чтобы уклониться от ответа, так и рвущегося с языка.
– То, что должен, – наконец произнес я, уповая на то, что этого ей будет достаточно.
Казалось, она почувствовала мою негласную мольбу. Мы вновь безмолвно приступили к работе, однако мне неоднократно удавалось ощутить ее взгляд на себе.
Наконец она заговорила.
– Неужели вы… – уж было начала она, но, замолчав на полуслове, покачала головой. – Нет, простите. Я больше не стану задавать вопросы. Я не хочу заставлять вас отвечать. И без меня уже слишком много людей этим воспользовалось. – Я ошарашенно уставился на нее, изумляясь тому, как много она в действительности понимала. – Но, если вы сами захотите рассказать мне что… что угодно, – осторожно добавила она, – я с удовольствием вас выслушаю.
Быть может, все дело было в растущей во мне уверенности, что нас ожидает провал, что Люпин и Грюм вернутся ни с чем и что мне никогда не придется нести ответственность за сказанное мной. Возможно, я просто пытался балансировать между данной мне свободой самому принимать решение, говорить мне или же сохранять молчание, и принуждением говорить лишь правду. Я знал лишь, что легко мог бы говорить на темы не столь важные, но вместе с тем не малозначимые. Увлечение Зельеварением. Удовлетворение от созерцания действия новоизобретенного мной зелья. А еще умиротворение, присущее раннему утру на берегу озера, и восход солнца над башнями замка.
Я предпочел молчание, а она не настаивала. И только приглушенно булькающее в котле зелье Муресатирев (именно так мы решили его назвать) нарушало воцарившуюся тишину. Она принесла какую-то книгу, так же поступил и я, и мы сидели в уютной тишине, медленно, но верно ставшей для меня островком умиротворения в бурлящем море лжи и обмана, которыми так долго была наполнена моя жизнь.