Правила неосторожного обращения с государством

Сколько людей должен уложить правитель, чтобы его выбросили из страны, а он дожил бы до преклонных лет, раскрываясь каждое утро, как цветок? Кайзер Вильгельм II нашел убежище в трехэтажном дворце, купив его — в усадьбе Дорн в Нидерландах, ныне музее. Цветущий парк, с розариумом, сосновой рощей и мавзолеем Вильгельма, плюс пять его любимых такс, под памятными камнями, похороненные вокруг. Жил во дворце 22 года, женился там второй раз на юной леди, ему — 63, ей — 34, срубил лично тысячи деревьев (это было хобби) и убил, с любовью охотясь, тысячи личин дичи.

Дожил до 82 лет. На первой мировой погибли больше 10 млн человек. Немцев — больше 1 млн. В изгнании опубликовал книжки: о цивилизациях, китайской истории, Месопотамии, Спарте и археологических раскопках. Да, еще книгу о балдахинах. Его Величество Балдахин!

«Целью моей деятельности всегда было благо моего народа и моего государства»[228]. Таким он хотел войти в историю.

1919 г. Нидерланды отказались выдать его. Суд над Вильгельмом II, как военным преступником, не состоялся.

1940 г., 15 мая. Нидерланды оккупированы. Вильгельм — внутри, в своем дворце.

14 июня. Немцы вошли в Париж.

17 июня. Вильгельм II пишет фюреру из своего поместья: «Находясь под глубоким впечатлением от капитуляции Франции, я поздравляю вас и весь немецкий вермахт с великой победой, дарованной Богом, словами императора Вильгельма Великого, произнесенными в 1870 г.: „Какой поворот событий случился по божьему промыслу!“»[229].

22 июня 1941 г. Не дожил 18 дней. Он был бы рад еще одному победоносному событию.

А, собственно, не он один. Один из самых убийственных, диктатор Стресснер, Парагвай, нашел уютное убежище в Бразилии, в гостевом доме, в городке Итумбиара. Судам не выдан. Прожил еще 17 лет, добрался до философского возраста в 94 года. В изгнании рыбачил и сражался в шахматы — был хорошим игроком. Давно это было? Да только что: 1989–2006 годы.

Царственный Бокасса, император Центральной Африки. По руки, по локоть, каннибал. Короновался за 3 года до переворота. Коронацию скопировал у Наполеона. Собственник замков во Франции, с башенками, как на тортах. В 1983–86 годах жил в изгнании в своем замке Хардрикур (Hardricourt), под Парижем. Вернулся в ЦАР в 1986 г., осужден, приговорен к смертной казни, помилован, выпущен по амнистии. Имел 17 жен, больше 50 детей, жил 75 лет, гораздо дольше, чем его враги. Замок Хардрикур XVIII века, башенки, 3 этажа, парк подстрижен, ныне — для свадеб, чтобы обниматься. Можете взять в наём.

Продолжать? Продлить списки? Чтобы люди эти могли прохлаждаться в днях своих, медленно доставая до старости? Жан-Клод Дювалье, Бэби-Док, печальное Гаити, 25 лет бытия во Франции, в войне за имущество. Когда? Да только что (1986–2011 гг.).

За что, Господи?

Не изведаны пути и помыслы Твои, ибо нет лучшего доказательства, что Тебя нет, когда живут — век, и хлебают суп, и кустятся в своих замках — эти жизнелюбивые существа. Медленно, с ощущением тепла, рассматривая свой парк, как дар чистого воздуха. Вспоминая, сколько блага они принесли.

А бывает, что и не живут.

Когда их ловят, а потом обрабатывают как добычу.

И солнце обещает нации новый благоуханный день.

Такие же, как мы

См.: Still More Russian Picture Tales by Valery Carrick. New York: Frederick A. Stokes Company Publishers. P. 46

Заколдованный круг

Если не лениться, то можно заметить, что люди во времени повторяют друг друга. Люди — аналоги. И как бы вы ни были особенны — вы повторяете чью-то линию жизни, может быть, даже тех же убеждений, того же характера и, в конечном счете, судьбы.

Как и история, мы движемся по кругу, встречая в прошлом тех, кто мог бы войти в круг нашей семьи, угадываем расположение — именно к нам, или нас — к ним. И наоборот: никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах.

Но они еще нам и урок. Их жизни завершены, подписаны, наши — нет. Мы можем от них оттолкнуться. Кто — реформатор, кто — уничижающий, кто — выше неба, а кто — просто никто. Мы можем внять их словам, когда еще своих у нас нет, чтобы понять — что происходит и что будет дальше.

Да, они — фигуры, исторические. Люди на поверхности истории. Не утонули в ней.

Но еще и наши современники.

Когда ты тратишь на чужой дневник пару дней, ты входишь в человека — в его конструкцию, в его идеи, в его свет или ужасные сны — гораздо больше, чем в ближних своих. Сегодняшних.

У нас вырван язык, когда мы говорим друг с другом.

Мы часто не можем быть вместе в сущем. Слишком больно.

И часто не можем сказать так сильно, как они сказали.

Без цензуры. Никитенко