Прежде чем подняться на самый верх, Адачи окликнул сержанта. Акамацу был его учителем и поэтому продолжал обращаться к детектив-суперинтенданту так, словно он все еще был его учеником. Так было принято в Японии: при первом знакомстве модель отношений устанавливалась на всю жизнь. Никто не стремился называть друг друга по именам, как это было принято между близкими людьми на Западе. Дружба или доверительные профессиональные отношения, сложившиеся между двумя японцами, не нуждались в подобном поверхностном и формальном признаке. Если упомянутые отношения в действительности имели место, то это было понятно и без слов.
— Сэнсей! — окликнул Адачи.
Наверху, в проеме лестницы, появилось морщинистое лицо, обрамленное коротким ежиком седых волос. Сержант Акамацу выглядел так, словно ему выпало повидать и пережить почти все, что только может выпасть на долю токийского полисмена за пятьдесят лет службы. Так оно, собственно, и было. Акамацу поступил в полицию еще во время американской оккупации и продолжал служить, несмотря на свой пенсионный возраст, так как, во-первых, его имя стало чуть ли не нарицательным, а во-вторых, он все еще справлялся со своей работой лучше, чем большинство новобранцев.
Галстук сержанта был распущен, в одной руке он держал чашку с чаем, а в другой — газету. Он был без портупеи, две верхние пуговицы на брюках были расстегнуты, а на ногах Адачи заметил старые шлепанцы. Выражение его лица сначала показалось Адачи недовольным — кому понравится, когда тебя лишают законного перерыва, — однако стоило ему узнать своего ученика, как лицо Акамацу расплылось в улыбке.
— Адачи-кун! — воскликнул сержант. (Окончание “кун” означало, что Акамацу по-прежнему считает Адачи своим учеником.) — Очень рад. Поднимайся же и выпей со мной чаю.
Детектив-суперинтендант закончил свое восхождение по лестнице и, усевшись на укрытом циновками полу, с удовольствием принял из рук учителя чашку горячего чая. Некоторое время он молчал.
Еще десять лет назад Адачи работал в этом самом полицейском участке под руководством сержанта Акамацу, и теперь каждый раз, когда он здесь оказывался, на него накатывали ностальгические воспоминания. Это было тем более необычно, что здание миниатюрного полицейского участка вряд ли могло вызвать подобные чувства своей теснотой и чисто утилитарной архитектурой. Откровенно говоря, оно лишь ненамного превосходило своими размерами обычную постовую будку. Дело было в другом — Адачи удостоился чести учиться у настоящего мастера. С какими бы проблемами он ни сталкивался на улицах, он всегда знал, что Акамацу известно правильное решение, и старый учитель ни разу его не разочаровал. И Адачи относился к сержанту с огромной теплотой. Бывало, возвращаясь в участок с патрулирования улиц, Адачи чувствовал в этих четырех стенах спокойное присутствие учителя, и тогда его посещало такое чувство, будто он вернулся домой. Учиться у такого великого мастера было настоящим счастьем.
В обычные дни, когда Адачи случалось навещать Акамацу, они, как правило, предавались воспоминаниям или обсуждали последние слухи. При этом они почти не касались текущих дел, так как служебные обязанности детектив-суперинтенданта Адачи были совсем иными — более ответственными и сложными, чем у постового сержанта, и заговорить об этом означало лишний раз подчеркнуть разницу в их теперешнем положении. Простая вежливость требовала говорить о вещах, которые по крайней мере уравнивали обоих. И все же это железное правило часто нарушалось, так как время от времени Адачи нуждался в помощи своего бывшего наставника. Впрочем, дела Ходамы он пока что с Акамацу не обсуждал. Как Адачи уже убедился, этот случай имел под собой глубокую политическую подоплеку, и ему приходилось действовать с особенной осторожностью.
Однако он подошел к той стадии расследования, когда консультация старого полицейского стала необходима.
Адачи поставил на циновку свой чай, и в течение нескольких минут они обсуждали бейсбольный чемпионат, и детектив-суперинтендант лихорадочно придумывал подходящий предлог, чтобы заговорить об интересующем его вопросе.
Потом в их беседе возникла естественная пауза. Первым нарушил молчание сержант Акамацу.
— Хочешь спросить о Ходаме, Адачи-кун?
— Вы всегда умели читать мысли, сэнсей, — улыбнулся Адачи.
Сержант рассмеялся.
— Каждый полицейский в Токио знает, что ты ведешь это дело. Ходят слухи, что расследование застопорилось. И вот ты появляешься на пороге моего участка с задумчивым выражением лица, которое я так хорошо знаю. Чтобы догадаться об остальном, не нужно даже быть детективом. Так что давай поговорим, если хочешь.
Адачи кивнул и заговорил. Сержант слушал его, набивая табаком трубку.
— Таким образом, тебе нужно знать кое-что из истории, — сказал он, когда Адачи закончил. — Досье не полны, а компьютеры — просто тупые животные. Чтобы приблизиться к сути происшествия, нужны давние кровь и плоть. Изволь. Братья Намака начали возводить свою империю в самые тяжелые послевоенные дни.
— Вы можете помочь мне, сэнсей? — с надеждой спросил Адачи.