Правила склонения личных местоимений

— Прости меня, Ром! — плачет Миронова. — Я тебе не все рассказала. Вернее, я тебе соврала. Прости меня.

Заявление, надо признать, высший класс. У меня в объятиях Наташа Миронова, и она заявляет, что соврала. Я растерян. То есть, на счет чего она могла мне соврать? Мне кажется, крайне глупо врать, что у тебя ВИЧ. То есть, если уж врать, то говорить, что ты здорова. А в остальном? Я быстро перебираю в памяти все факты, которые знаю о Мироновой. В остальном, ничего такого. Ничего критичного. Пока я силюсь самостоятельно обнаружить во всех Наташиных речах ложь, она продолжает.

— Я тебе неправду сказала по поводу моей болезни…

Шестеренки у меня в голове тут же заклинивают. Я осторожно смотрю на Миронову в ожидании. Она всхлипывает и продолжает.

— Я не так заразилась, — тихо говорит она. — Не так, как рассказала тебе.

Господи, Миронова, ты меня убьешь такими заявлениями! Я выдыхаю. Мне как-то сразу эта история с иглой на пляже показалась нелепой и фантастической, но всякое бывает. Уж меня-то жизнь в этом убедила. Я поверил, потому что, по большому счету, какая разница, как ты подцепил эту заразу. Вопрос «как?» в случае с Мироновой, вообще, не актуален. Но вижу, для нее очень важно теперь рассказать мне правду, поэтому слушаю.

— Меня изнасиловали, и… — Наташа плачет и запинается. — Потом все так получилось… Я просто не хотела об этом говорить. Я думала, ты на меня и смотреть тогда не станешь…

— Наташа, ну ты что! — успокаиваю я и целую ее в лоб. — Перестань!

Вот ведь, да мне-то теперь уже какая разница. Я-то все равно уже встрял. Изнасиловали, думаю. Она же совсем маленькой тогда была. Мне жаль Миронову. Я вижу, как ей тяжело вспоминать об этом. Понимаю, что не у одного меня есть «официальная версия». Я, наверное, даже слишком хорошо понимаю Наташу. А потом вдруг меня снова как будто по голове ударяет. Стоп! Что значит изнасиловали? Я у Мироновой первый. Уж это точно. Тут сложно ошибиться. Что-то я совсем потерялся.

— Как же так, Наташ? — осторожно спрашиваю я. — Мы же с тобой… Ты же была…

И Миронова опять заливается слезами.

— Ну не только же так можно изнасиловать, — сквозь рыдания произносит она и снова утыкается мне в плечо.

Она дрожит и никак не может унять истерику. Она плачет навзрыд. Господи, какой же я все-таки идиот! Хоть бы на секунду напряг свой мозг, прежде чем спрашивать.

21

Нет, все-таки они совершенно оторванные, эти учителя с этими своими учебными планами и программами! Одну глупость не успеешь переварить, так они тут же выдают что-то новое. Особенно ярко это проявляется в темах сочинений по русскому языку. Тут просто раздолье для идиотизма. «Кем я хочу стать, когда вырасту» — это просто верх интеллектуального маразма по сравнению со всем остальным. В этот раз Елена Петровна гордо пишет на доске: «Человек, которым я восхищаюсь». Это такая тема, и училка, судя по всему, считает ее невероятно умной. И мы должны это долбаное сочинение прямо на уроке писать. Что, интересно, уважаемые педагоги думают, мы напишем? Кем, они думают, восхищаются семнадцатилетние подростки? Уж точно, не ими. Уж точно не кем-то, кто им знаком. Тогда какой в этом смысл? Мне пора уже заканчивать задавать себе вопросы о школе, содержащие слово «смысл». Эти два понятия никак не связаны между собой. Но, тем не менее, надо что-то писать. Я напряженно думаю минуты две. Вглядываюсь в лица одноклассников. Представляю, сколько в их головах проносится имен актеров, которых я не знаю, из фильмов, которые я никогда не смотрел. У девчонок прямо бегущей строкой на лбах написаны фамилии всех этих никому не нужных звезд. Да, мои одноклассники удивительно продвинутые в этом плане. Им определенно есть кем гордиться. Не то что мне.

— Ты про кого пишешь? — спрашиваю я Наташу, которая уже что-то строчит в тетради.

— Про своих родителей. — отвечает она.

Да, Миронова, тебе повезло. Но, думаю, у меня все же есть один человек, о ком я могу написать. Правда это будет, наверное, слишком откровенно. Не то чтобы я хочу сразить кого-то своей неожиданной честностью. Просто я хочу, чтобы все, наконец, отвалили от меня.

Следующий урок русского через два дня. И сразу Елена Петровна пускается в глубокий анализ наших сочинений. Настолько глубокий, что как обычно, совершенно не понятно, к чему все это. В конце концов, она подбирается к кульминации и готовится назвать лучшее сочинение. Это такая специальная процедура, которая кажется нашей учительнице очень важной с точки зрения мотивации. И еще более важным кажется то, что автор должен потом перед всем классом вслух прочесть свое сочинение. Это, видимо, должно вызывать сумасшедшую гордость. Не знаю, меня все это ужасно смешит и бесит. Всегда кто-нибудь из отличников читает какую-нибудь свою чушь, не имеющую никакого отношения к реальной жизни. Я поэтому и не особенно люблю ходить в школу. Во-первых, слишком много времени она отнимает, а, во-вторых, все равно ничего стоящего тут не узнаешь.

Я держу Наташу за руку и рассматриваю линии на ее ладони. Я погружен в свои размышления и только краем уха слышу, что щебечет Елена Петровна.