Теперь по поводу объективности. Под этим я подразумеваю, что социолог должен принимать во внимание состояния ума физиков, химиков и биологов, в которых те ступают на неизведанную территорию своих научных областей. Он должен приступать к изучению социальных фактов, исходя из убеждения, что не знает ровным счетом ничего относительно сути этих фактов и присущих им свойств, а также причин, от которых они зависят. Через методическое сопоставление исторических данных (иного способа нет) он станет развивать собственные представления и понятия. Да, подобное отношение к исследованиям трудно в себе поддерживать, поскольку оно идет вразрез с укоренившимися привычками. Живя в обществе, все мы обладаем какими-то представлениями о нем и склонны полагать, что с помощью таких вот обыденных представлений способны улавливать сущность объектов, к которым они относятся. Но обыденные представления складываются без всякой методики, для удовлетворения потребностей исключительно практического характера, а потому они лишены какой бы то ни было научной ценности. Они выражают социальные объекты ничуть не яснее, чем представления заурядного человека выражают субстанции и их свойства (свет, тепло, звук и т. д.), которые открывает для нас только наука. Таким образом, как сказал Бэкон, мы живем в окружении множества идолов, от которых должны освободиться.
Сам этот факт побуждает осознать бессмысленность упрощенных объяснений, которые тщатся очертить социальные факты уверениями, будто те проистекают непосредственно из некоторых наиболее общих черт человеческой природы. Такому методу мы следуем, когда норовим объяснить институт семьи чувствами, пробуждаемыми кровным родством, а отцовский авторитет – чувствами, которые отец естественным образом испытывает к своему потомству, или брак – половым инстинктом, а договор – врожденным чувством справедливости и т. д. Будь коллективные явления и вправду истинными функциями человеческой природы (вместо того чтобы отражать бесконечное разнообразие этих функций, открываемое историей), они бы везде и всюду оказывались практически неотличимыми друг от друга, поскольку характеристики, которыми они наделяют человека, варьировались бы крайне мало. Вот почему я часто повторяю, что индивидуальная психология не в состоянии объяснять социальные факты. Причина в том, что эти психологические факторы являются слишком общими, они несовместимы со спецификой социальной жизни. Такие объяснения, приложимые, так сказать, ко всему, на самом деле ничего не объясняют.
Но эта концепция вовсе не связана с материализмом, в чем меня регулярно подозревают и упрекают. Те, кто осыпает меня подобными упреками, совершенно неправильно толкуют мои размышления. В общественной жизни все состоит из представлений, идей и чувств, и нет места лучше для наблюдения за действенностью этих представлений. Вот только коллективные представления куда сложнее представлений индивидуальных, они имеют собственную природу и подлежат изучению отдельной наукой. Вся социология есть психология, но это психология
Еще я бы добавил, что, по моему мнению, этой психологии суждено дать новую жизнь многим вопросам, которые в настоящее время ставятся сугубо индивидуальной психологией, и даже оказаться полезной для теории познания.
Общество (1917)
Об обществе
Принципиальное различие между сообществами животных и человеческими обществами состоит в том, что в первых индивидуальное существо управляется исключительно
Часть третья. Письма
О психологическом характере социальных фактов и их реальности (1895)
Бордо, 179, бульвар де Таланс, 14 декабря 1895 г.
Уважаемый коллега,