«Если бы эта таблетка существовала, то стоила бы очень дорого, но ее обязательно применяли бы в онкологии. Для тех, кто верит в алчность фармкомпаний и корыстную сговорчивость врачей, наверное, это будет убедительным аргументом: чудо-таблетка, существуй она, стоила бы баснословных денег. Но сколько стоит жизнь? Эту таблетку продавали бы, покупатели нашлись бы. И фармацевтические боссы, если уж вы так дурно о них думаете, обогащались бы. Но это просто нехорошая фантазия. На самом деле, как это ни горько, такой таблетки не существует», – говорит профессор Ольга Желудкова. А профессор Александр Карачунский добавляет: «Фармацевтические компании, несмотря на то, что они все заинтересованы в получении прибыли, контролируются государством. На Западе этот контроль осуществляется по законам не жестким, а очень жестоким: фармацевтические компании не способны создать и ввести в клинику ни один препарат без предварительных клинических исследований. Причем эти исследования должны быть проведены в мультицентрах. С другой стороны, фармацевтические компании настолько серьезно контролируются и врачами, и государством, что не могут тайком создать и где-то в тайных подвалах прятать нечто спасительное. Такого просто не может быть – и точка. Любые инсинуации на эту тему безнравственны».
Мы меряем шагами короткий двор, заставленный машинами, куда выходят окна клиники Ласкова Hemonc. На улице холодно. Но мы ходим и ходим кругами. Доктор пытается объяснить мне, как и откуда берутся цены на лекарства и почему никакого заговора фармкомпаний не существует: «Первая понятная аналогия, которая приходит в голову обывателю, это нефть. Мы своими глазами видели, каким безумным, неоправданным и даже безнравственным был рост цен на природные ресурсы. Ситуация с лекарствами во многом схожая: технологии позволяют разрабатывать всё больше и больше интересных молекул в препаратах для онкологии, но цена разработки и вывода на рынок такова, что уже практически никто в мире не может себе это позволить. Мировые фармкомпании пользуются выкладками, говорящими о том, что для того, чтобы новый, инновационный препарат появился в аптеке, нужно двадцать лет и миллиард долларов. Это совершенно не значит, что изобретение и производство препарата действительно обошлось компании в миллиард долларов. Дело в том, что из десяти проектов, которые были изначально запущены, девять не состоялись потому, что были ошибочны или не эффективны. Но тот один, который оказался эффективен, тоже вполне может не дойти в итоге до аптеки, просто не выйти на рынок, потому что схема вывода на рынок новых препаратов очень сложная, трудоемкая и дорогая. Она, надо прямо сказать, устарела. И новый вызов времени: как удешевить исследования и упростить путь, по которому новые препараты попадают непосредственно к пациентам. Причем сделать это надо так, чтобы не нанести пациентам вред. Нацпроект «Онкология», например, который сейчас анонсировали США, это путь. Но от руководителей страны, кем бы они ни были и где бы ни находились, не всё зависит: никто, ни одна страна мира не может себе позволить затраты, которые нужны для того, чтобы кардинально улучшить выживаемость и результаты лечения. И это не заговор фармкомпаний, это некоторый тупик, из которого надо выбираться, если мы хотим двигаться вперед».