Правила вежливости

Это была относительно несложная и весьма изобретательная игра. Уоллес играл в нее со своим дедушкой, когда в Адирондакских горах бывали дождливые дни. Эта игра заключается в следующем: ты кладешь перетасованную колоду карт на стол, и твой оппонент открывает верхнюю карту. Затем перед ним два варианта – либо оставить эту карту себе, посмотреть следующую и сбросить ее рубашкой вверх; либо сбросить первую карту и оставить вторую. Затем твоя очередь. И так – пока не иссякнет колода и у каждого на руках не окажется по тринадцать карт, а еще по тринадцать каждый обязан сбросить. Подобный расклад создает в этой игре необычайно элегантный баланс между намерениями и возможностями.

Играя, мы болтали о Кларке Гейбле и Клодетт Кольбер[139], о «Доджерз» и «Янкиз»[140]. И очень много смеялись. После того, как я выиграла маленький «пиковый шлем», я, решив воспользоваться советом Битси, быстро наклонилась к Уоллесу и поцеловала его в губы. К сожалению, он в этот момент как раз собрался что-то сказать, и мы весьма звучно стукнулись зубами. А потом, когда я откинулась на спинку стула, он попытался обнять меня за плечи, но сам чуть не свалился со стула.

Мы, естественно, тут же оба выпрямились, посмотрели друг на друга и расхохотались, потому что вдруг поняли, каковы на самом деле наши отношения. Еще во время той поездки в охотничий клуб над нами как бы с легким жужжанием кружила некая маленькая неуверенность. Видимо, дело было в той самой «химии», которой ни один из нас пока так и не почувствовал: нужное ощущение словно ускользало от нас, не давая точного ответа. И вот сейчас мы этот ответ наконец получили.

Возможно, именно поэтому нам было так легко друг с другом; наше общение не требовало никаких особых усилий. Возможно, это было как-то связано с тем, что Уоллес чуть ли не с детства был явно влюблен в Битси Хоутон (романтическая история двух несчастных влюбленных). Так или иначе, но мы оба поняли, что наши чувства друг к другу не столь настойчивы, не столь пылки и совсем не фальшивы. Они были дружескими, точнее любовно-дружескими, и очень искренними.

Они были похожи на бридж «Медовый месяц».

Романтическая интерлюдия, которая ненадолго между нами возникла, не стала настоящей любовной игрой – это была всего лишь облегченная версия подобной игры, словно специально придуманная для двоих друзей, чтобы они имели возможность и некую практику получить и нескучно провести время, пока ждут прибытия своего поезда.

Глава пятнадцатая В погоне за идеалом

26 августа. 36 градусов. Стеклянная стена в кабинете Мэйсона Тейта как раз такой толщины – видимо, такова была задумка дизайнера, – чтобы его голос было отлично слышно, особенно когда он его повышает, но отдельные слова разобрать было бы невозможно. В данный момент, например, он высказывал свое недовольство редакционному фотографу Виттерсу, указывая повелительным перстом в сторону Нью-Джерси.

Если смотреть со стороны, то большинству людей Мэйсон Тейт, вероятно, показался бы абсолютно невыносимым. Он нетерпим к любым недостаткам в работе, а его маленький гламурный журнальчик занимает его до какой-то совсем уж иррациональной степени: Этот слух чересчур хорошо обоснован. Этот синий слишком светлый. Вы слишком рано поставили в этом предложении запятую, а двоеточие – слишком поздно. Но именно это постоянное маниакальное вылавливание блох и давало нам, то есть остальным сотрудникам журнала, ощущение того, что наша работа обладает смыслом и целью.

С Тейтом у руля работа в «Готэме» отнюдь не была похожа на некую неопределенную битву земледельца с сезонными погодными неприятностями, которую он все равно проигрывал, оставаясь заложником времени и температуры; не была она похожа и на бесконечное латание дыр в стенах и кровле хлипкой пожароопасной лачуги, в результате чего приходится стежок за стежком восстанавливать и чье-то душевное здоровье; не напоминала она и жизнь мореплавателя, годами испытывающего на себе силу стихий, подобно Одиссею, возвращающемуся домой постаревшим, утратившим былую силу, почти забытым и ставшим неузнаваемым для всех, кроме верного пса. Наша работа требовала точности специалиста по подрывным работам. Тщательно изучив архитектуру здания, мы должны были заложить под его основание взрывные устройства в таком порядке и с такой хорошо оркестрированной согласованностью, чтобы здание в итоге рухнуло практически само, под собственной тяжестью, вызвав восторженный ужас у зевак и расчистив путь для чего-то нового.

Но в обмен на столь обостренное чувство цели приходилось постоянно держать руки на руле, и если кто-то случайно выпускал его из рук, то сразу же получал линейкой по пальцам.