– Можно задать тебе один вопрос?
– Конечно.
– В тот вечер, когда мы все вместе обедали в «Бересфорде»… помнишь, когда мы спускались вниз на лифте, Баки что-то такое вякнул – типа того, что Тинкер возродился, как Феникс из пепла?
– Баки всегда был немного… туповат.
– Даже если и так. Что он имел в виду?
Уоллес молчал.
– Неужели это так ужасно, что и говорить об этом нельзя? – упорствовала я.
– Вовсе нет, – мягко улыбнулся он. – В этом нет ничего… плохого. Тинкер родом из старинного семейства из Фолл-Ривер. Но, насколько мне известно… в общем, его отца преследовали неудачи. И он, по-моему, потерял… почти все.
– Во время Катастрофы?
– Нет, раньше.
Уоллес указал на фотографию.
– Тинкер тогда как раз поступил в нашу приготовительную школу. Я хорошо это помню, потому что я тогда был… префектом[143]
. Специально собирали совет школы, чтобы решить, как следует поступить в подобных… столь трагически переменившихся обстоятельствах.– Тинкеру выделили стипендию?
Уоллес медленно покачал головой.
– Нет. Его попросили уйти. Школу он заканчивал в Фолл-Ривер и… потом поступил в Провиденс-Колледж. А закончив его, получил работу какого-то клерка… в трастовой компании… и с этого момента прилагал все усилия, чтобы снова подняться наверх.
Я снова посмотрела на фотографию. Симпатичный кудрявый мальчишка с дружелюбной улыбкой. Впервые за несколько месяцев мне захотелось увидеть Тинкера, но вовсе не для того, чтобы что-то там выяснять или обрубать какие-то концы. Я не испытывала потребности ни обсуждать его отношения с Ив, ни говорить о том, что могло бы (или не могло бы) случиться между нами. Мне просто хотелось как бы получить «второй дубль» и переосмыслить свое первое впечатление – пусть бы Тинкер снова вошел в «Хотспот», сел за соседний столик и стал наблюдать за оркестрантами, а солист стал бы играть нечто неудобоваримое, и Тинкер улыбнулся бы мне своей растерянной улыбкой, а я приняла бы его целиком и без всяких собственных домыслов. Ибо то немногое, что я узнала от Уоллеса, помогло мне понять в Тинкере что-то такое, что мне следовало бы понять с самого начала – что мы с ним взрослели, отнюдь не находясь по разные стороны порога; мы стояли тогда практически плечом к плечу и сделали примерно одинаковый шаг, впервые переступая этот порог.
Уоллес тоже внимательно смотрел на фотографию, переводя взгляд с одного Тинкера на другого – как если бы фотограф запечатлел именно то мгновение, когда мистер Грей, отец Тинкера, и потерял остатки своего состояния, и те два Тинкера, одновременно возникшие на снимке, представляют собой конец одной жизни и начало другой.
– Большинство людей помнят только то, что феникс возродился из пепла, – сказал Уоллес, – но забывают о другой его особенности.
– О какой? – спросила я.
– Что он живет пятьсот лет.
На следующий день Уоллес «отбыл на фронт».
Ну, не совсем.
Это в 1917-м они «отбывали». Молодые мужчины в отглаженной форме, светловолосые и румяные, они сперва собирались в батальоны в Бруклинском порту, а потом, вскинув на плечо матерчатый рюкзак, бодро поднимались по сходням на палубу огромных серых крейсеров и весело напевали: «Over there, over there![144]
» Когда же звучал сигнал к отплытию, они начинали соревноваться в перевешивании через поручни, чтобы влепить прощальный поцелуй возлюбленной или помахать матери, которая, предчувствуя беду, плакала где-то в задних рядах толпы.Но в том, что некий весьма состоятельный молодой человек в 1938 году отправляется в Испанию, чтобы принять участие в бушующей там Гражданской войне, особого веселья не было. Этот человек просто покупал билет в каюту первого класса на «Куин Мэри» и появлялся у причала, лишь покончив с неторопливым завтраком. Пробираясь сквозь толпу туристов, которые уже водили пальцем по строчкам разговорника, и вежливо их обходя, он поднимался по сходням и сразу же направлялся в свою каюту на верхней палубе, куда уже внесли заранее отосланный багаж, который в данный момент бережно распаковал стюард.