Правила выживания в Джакарте

Эта мысль вырубает предохранители — страх вытесняет любые мысли, — и Кирихара слепо бросается вперед. Он не готов расставаться с жизнью из-за сумки даже с самыми идеальными денежными клише, он просто — просто не готов.

Как там было? «Бей и беги»?

Ну «просто беги» тоже подойдет.

— Эй! Куда же ты! Тебе не понравился мой французский? — кричит Девантора ему в спину, но Кирихара не слышит его и делает еще один рывок — до следующей двери. Здесь жертв становится меньше, все успели покинуть клуб до того, как пришел Картель.

Пули все еще свистят над головой, одна снова царапает ему ногу. Но даже если бы и не слегка, вряд ли бы он сейчас заметил.

Чертов город. Чертова неделя. Чертов день.

Он даже не запоминает, как именно ему удается сбежать от Деванторы. Он просто бежит. Не так, как утром: он бежит, не обращая внимания на происходящее, не замечая криков и воя сирен, не замечая выстрелов.

Он просто хочет вырваться отсюда.

Бег выводит его на улицы, но он продолжает нестись, как сумасшедший, пока не вылетает на проезжую часть. И то ли судьба решила наконец немного сжалиться над ним, то ли это начало еще больших злоключений: второй раз за эти сутки он, окровавленный и мокрый с ног до головы, с лету запрыгивает в такси.

* * *

А через полтора часа ему почти хочется умереть.

Лечь, скончаться и чтоб его нашли под кроватью спустя три дня, потому что какому-нибудь мужику, вбивающему в матрас проститутку, показалось бы, что в номере воняет мертвечиной. Вместо этого Кирихара льет в порезы антисептик и лепит хлопками большие пластыри. Китаянка на ресепшене выдает ему содержимое аптечки с неохотой: сначала смотрит на него как на больного извращенца, и приходится покрутить перед ее лицом распоротой рукой — более весомого аргумента Кирихара не находит.

В номере он сначала долго вымывает грязь и кровь из-под ногтей. Дверца от душевой кабинки приставлена к стенке у умывальника, на раковине от крана до стока — ржавый подтек. Кирихара старается думать о мелочах, чтобы не думать о том, в каком же он все-таки дерьме.

Он вспоминает выглаженные костюмы, которые ему приходилось носить в Майами, начищенные ботинки, биржевые сводки и отделения банков. Затем смотрит на свое отражение в зеркале: синяк на скуле, запекшаяся кровь на лбу, ссадина на подбородке. Вместо наглаженного костюма — футболка с разорванным, перепачканным засохшей кровью рукавом и коричневым от бренди воротником.

Все деньги, которые у него остаются, он выкладывает за номер в лав-отеле. Сменной одежды нет. Завтра ему нужно сматываться отсюда, если он переживет сегодня.

Все это похоже на олимпийский забег, где часть дистанции заминирована.

Кирихара умывает лицо, растирает воду к вискам, брезгуя пользоваться здешними полотенцами. Сегодня он не уснет: ему было страшно даже идти в душ, потому что шум воды скроет посторонние звуки, когда в комнату вломятся.

У Кирихары из оружия — один пистолет. В магазине — три патрона.

Слишком мало, чтобы отбиться от неубиваемого Эйдана Рида.

То, что Рид придет за ним, — очевидно. Возможно, у Кирихары развивается интуиция жертвы, инстинкт гонимой по лесу дичи, но он очень ясно ощущает: Рид найдет его где угодно.

Последнее, чего сейчас Кирихаре хочется, — это иметь с ним дело после того, как он сбежал из клуба.

Сбежал снова.

И да, он смывается из клуба достаточно быстро, но вообще вся последняя неделя его жизни — это история о том, как у него плохо с уходом от преследования.

Так что то, появится ли Эйдан Рид в этом номере этой ночью, — только вопрос времени.

Когда он выходит из ванной, спальня встречает его блестящим атласным покрывалом на огромной кровати и красной неоновой лампой на стене в форме женских губ. Так отвратительно, что даже смешно.

Из плюсов — сегодня он выжил. Из минусов — все остальное. Оттиски сейчас, скорее всего, у Картеля. Не муляжи, которые ему вручили в Вашингтоне, а настоящие, идеальные долларовые клише Карла Гринберга.

Кирихара все испортил.

Нашли кого послать на серьезное задание. Кирихара не говорил, что у него не получится: ситуация не позволяла, — но очень выразительно на это намекал. Завтра он чистосердечно признается, что все просрал. Послезавтра — либо будет дрейфовать лицом вниз в Яванском море, либо будет уже в Штатах, подальше от бандитских разборок, перестрелок, драк, ударов прикладом по лицу, искренности в подворотнях, краденых пистолетов, самонадеянных идиотов, прыгающих с небоскреба, и вот этого саднящего чувства, такого жаркого, что аж гарью воняет.

Кирихара проклинает эти эмоциональные качели: от желания, через страх, до ненависти. Такое ощущение, что это у них игра — ненавидеть друг друга по очереди.

Он садится на кровать — та пружинит вверх. Заниматься на ней любовью — это, наверное, как родео. Если бы Кирихара не выстрелил в Рида, если бы не Хамайма-Тауэр, если бы, если бы, если бы, то… «То» поглощается головной болью и самообманом.

Он смотрит на свою тень — ссутулившийся, вырезанный в полу силуэт на фоне неоново-розового света, падающего со спины. Проигравший, побитый как собака. Выпрямись. Возьми пистолет.

Жди.

* * *