Правила выживания в Джакарте

Вместо этого Рид обхватывает его поперек корпуса и роняет на пол, снова получает ногой под колено, на этот раз удачно, — и падает рядом, почти на больную руку. Это кажется Кирихаре жутко несправедливым: почему он не может справиться с соперником, перед которым у него явное преимущество?

Они возятся на полу: Кирихара брыкается, позабыв надежду выглядеть в своих глазах так, будто он серьезный боец; Рид выбивает у него из рук пистолет широким жестом. Пистолет. Он уже забыл, что у него вообще-то, черт побери, был пистолет.

Он отползает в сторону, Рид хватает его за ботинок, Кирихара падает навзничь. Из номера ниже начинают стучать в потолок. Рид в ответ стреляет в пол. Стуки не прекращаются. Кирихара рывком поднимается с пола и вооружается первым, что попадается под руку, — обломком ножки торшера.

Итак, что он будет делать дальше? Пытаться изувечить калеку? Пока что он не преуспевает.

Рид поднимается и делает рывок вперед. Кирихара решает брать разницей в комплекциях — он уже, у него площадь столкновения меньше. По крайней мере, меньше, чем у стены, — Кирихара уворачивается и, когда Рид влетает в обои в мелкий цветочек, придавливает его сверху. Одной рукой сжимает запястье Рида, другой — прижимает к его артерии зубастый конец деревяшки.

Рид горячо дышит через красные губы, и это красивые красные губы, и Кирихара смотрит на них до того момента, как эти губы резво говорят:

— О нет, не смей. — Кажется, Рид что-то понимает.

Кирихара испытывает злобное желание просто поцеловать его ему назло, но Рид добавляет:

— Я на это не поведусь.

Кирихара соврет, если скажет, что у него не было идеи поцеловать Рида, а потом воспользоваться шансом, чтобы его стукнуть, но вслух только раздражается:

— Да почему ты все время ждешь какого-то подвоха?!

— Тебе напомнить? — Ладно, глупый вопрос. — Раз уж так хочется поцеловать меня — тогда сдайся.

И, не давая шанса восстановить хрупкий мир актом безоружной нежности, Рид уходит в сторону.

За то время, что они дерутся, злость постепенно сходит на нет — и у Кирихары, и, что важнее, у Рида. На смену взбешенному взгляду и смеху-рыку приходит какая-то назидательная насмешка: Кирихара чувствует, что Рид мотает и кидает его по комнате, просто чтобы попортить ему кровь и лицо, может быть, отыграться за все произошедшее, а не чтобы искалечить.

В тот момент, когда Кирихара почти находит в углу комнаты пистолет, Рид, во взгляде которого читается доброе и вечное, наставляет на него свой. Кирихара выпрямляется и показывает ему открытые ладони. Он говорит:

— Смею напомнить, что мы на одной стороне. — И прикидывает план на следующий удар.

— Еще один прекрасный повод сдаться, — усмехается Рид.

Ну или он это делает просто из принципа и упрямства.

Кирихара ненавидит таких людей. Потому что он сам именно такой.

И вместо того чтобы поступить как умный и взрослый человек — сдаться, как и велено, — Кирихара еще больше артачится. Он не может так просто дать Риду повод упиваться самодовольством до второго пришествия по поводу своей победы.

— Слушай, — тяжело, с придыханием отвечает Кирихара. — Все всё поняли. Ты самый крутой бандит в этом полушарии. Мы можем… просто… закончить это?

Рид скептически приподнимает брови, и Кирихара закатывает глаза, размашисто опуская руки:

— Ты выиграл. Я никудышный боец. Тебе нужно довести показательное избиение младенца до конца или того, что было, достаточно?

Рид вздыхает и, собираясь что-то сказать, начинает опускать руку. Этим Кирихара и пользуется — и успевает от души дать ему по лицу, выбивая из рук пистолет. У Рида вырывается задушенный смех, пока он дает отпор, и они валятся на пол, но Кирихара изворачивается и успевает схватить отлетевший к краю ковра пистолет первым.

Они оба выдыхаются, а Рид так и совсем перестает двигать второй рукой, но придавить его к полу и оказаться сверху — дело принципа.

Кирихара тяжело дышит. Пистолет в его ноющих руках ходит туда-сюда, а мушка на дуле смотрит Риду то на подбородок, то на лоб.

— Ого, и что дальше? — Рид смотрит поверх пистолета Кирихаре в лицо.

Он лежит под ним, распластавшись на затоптанном ковролине, — ноль напряжения в теле. Воцаряется пауза: только тяжелое дыхание в воздухе, шум барахлящего кондиционера и всполошенные восклицания откуда-то снизу, будто соседи объединились в коалицию и коллективно призывают полицию. Кирихара слышит каждый звук в отдельности, но, пока он смотрит на Рида сверху вниз, все вместе это сливается в ничего не значащий белый шум.

Все еще держа его на прицеле, он говорит быстрее, чем дает себе задуматься:

— Ты спросил… ты спросил, что я о тебе думаю.

И успевает заметить то, как распахиваются в удивлении глаза Рида, прежде чем он возвращает себе ровное выражение. Это развязывает язык, и Кирихара продолжает:

— Я думаю, — медленно, восстанавливая дыхание, говорит он, глядя ему в глаза, — что ты… Самый невозможный… Самый отбитый… Самый выпендрежный… Самый…

— Да, я понял, что я у тебя самый-самый, — конечно, Рид не может умолкнуть. — Ближе к делу.