Право на пиво

— Понял, — ответил Павел, проворно щелкнул задвижкой двери, зашуршал свертком — на столе появилась колбаса.

— Ничего ты не понял. День рожденья сегодня у Зинки моей. Вот, иду поздравлять. Наверное, уже гости там, теща, моя двоюродная сестра. Давай быстренько, Паш. — Я пробки ножичком поддел, колбасу нарезал и дожидаюсь, когда он настроится на всю торжественность момента.

Выпили мы по одной, закусили слегка. Потом еще открыли, впуская в душу радость, разомлев и разговорившись. Знаете ли, пиво — не водка: его можно пить для своего удовольствия весьма много, без всякого ущерба настроению и даже уму. В процессе его приятного усвоения обязательно наступает момент, когда самое далекое становится близким, понятным словно откровение друга. И после того, как я открыл еще по бутылочке, такой момент настал — далекое приблизилось к нам вплотную.

— Ну, поехали! — словно заклятие проговорил Пашка, и с волшебным звоном наши сосуды встретились.

Тут-то и случилось. Воздух над обувной полкой стал плотным, будто куриное яйцо и засветился пшенично-золотистыми отблесками. И вслед за этим открылась Дверь — неведомая прежде Дверь в другой мир. Причем, открылась так мощно, что Павел икнул и сел мимо стула.

— Поехали, — повторил он, судорожно сжимая бутылку и глядя, как за сияющим овалом, черт его знает как и почему возникшем посреди мастерской, просматривается крайне чужеродный пейзаж.

— Ерунда какая-то, — пробормотал я, вытянув руку и пробуя на ощупь странное образование. — Брехня это, Паш. Галлюцинация… Хотя в день рожденья моей жены может всякое случиться.

— Или под Новый год, если теща под елкой, — ляпнул зачем-то Глотов. — Серега, а давай поглядим чего это там. Давай!

— Ну и давай, — согласился я, взял сумку с «Оболонью», букет цветов и шагнул к призывно светящейся Двери.

В общем, признаюсь я вам честно, зря мы туда вошли. Во-первых, жара там как в бане. А во-вторых, воняет в некоторых местах так, что глаза на лоб лезут. Но пейзаж ничего, красивый и в меру странный: грибочки малинового цвета, большие, величиной с пятиэтажный дом, за ними бугры начинаются, блестящие, будто из стекла. Небо — оттенка яркой бирюзы, и бабочки многокрылые летают. Я изловчился, поймал одну, хотел ей усики оторвать, но она оказалась существом агрессивным — нагадила мне на руку.

Пошли мы с Пашкой по дорожке мимо этих здоровенных грибов, мимо зарослей, одетых клочками синей шерсти, и мимо красных пальм с какими-то шарами на верхушках. Идем, сами на Дверь оглядываемся — вдруг захлопнется, оставит нас навсегда в чужеродном мире. Только любопытство было выше всякого страха, шли мы дальше, обливаясь потом и морща носы от неблагодатного наполнения воздуха. Когда добрались до бугорков тех стеклянных, Павел заметил, что рядом из земли то ли ветка, то ли проволока толстая торчит, а на ней — штуковины вроде дамских бус с разноцветными камушками и крошечными непонятными знаками.

— Удивительные штучки, — восхитился Глотов и, хитро покосившись на меня, предложил: — Возьмем, а? Исключительно, как память об ином мире.

— Чего ж не взять. Зинке подарю, комплектом к духам и букету, — согласился я, не видя особых препятствий.

Пашка из-за пояса пассатижи вынул и давай эти бусы откусывать. Пока он откусывал, я их разглядывал, удивляясь чужепланетной ювелирной работе, разглядывал и рассовывал по карманам.

Когда на проволоке бус осталось немного, случилось совсем непредвиденное. Один из стеклянных бугров дернулся, заскрипел и отъехал в сторону. Выскочило из образовавшегося отверстия трое коротышей. Каждый ростом метра с полтора, все лысые, лица зеленые, уши огромные — видно по всему, народ не наш. Выскочили, галдят о чем-то и в нас пальцами тычут.

Я перепугался крепко, хотел броситься к Двери, которую было едва видно за местной порослью, но пересилил себя и говорю им:

— Привет, дорогие братья! Мы к вам с планеты Земля с целью исключительно дружеской и познавательной!

После моих слов ушастые еще больше всполошились. Какой-то приборчик достали, верещат будто голодные поросята.

— Эй, мы с Земли! Земляяяяяяяя! — попытался объяснить им Пашка, рисуя пальцем в воздухе круг и поднимая руку к небу. — Вот, черти! Не понимают. Тупые, наверное, — заключил он после третьей попытки контакта и стал пятиться к тропе.

Тем временем, наши братья по разуму приборчик свой настроили, нацепили его на шею старшему, как выяснилось потом, и обратились к нам на вполне понятном языке:

— Эй, безухие! Чего вам здесь надо?! Вы нарушили границы территории Бербенбом и подлежите расчленению!

— В смысле «расчленению»? — Павел вопросительно глянул на меня, и когда через мое трагическое молчание до него дошел смысл сказанного зеленым, ноги Глотова ослабли, и рухнул он с возгласом: — Братья, помилуйте! За что?!

— Надо так, — глухо ответил старший из братьев и подошел ближе. — Земляяя… черти тупые… — продолжил он, с подозрением поглядывая на сумку с оскудевшим запасом «Оболони».

— Пивка хотите? — робко предложил я. — Пивка… — и щелкнул себя пальцем по шее.

— Угрожаешь, безухий? — Гуманоид нахмурил тонкую, подвижную будто червяк, бровь.