Право на жизнь

В свое время знакомый лейтенант позавидовал Речкину. «Везучий ты, Никита, — сказал он. — Сам под притолоку вымахал, людей подбираешь себе под стать. Экую махину опять отхватил». Знакомый лейтенант, тоже разведчик, встретился на какой-то остановке, когда Речкин вел Козлова-новобранца в свой вагон. Их дивизия после переформирования возвращалась на фронт. В пути Речкину предложили познакомиться с новобранцем. Речкин поговорил с Козловым, принял его к себе. Тогда знакомый лейтенант и позавидовал своему товарищу. Речкин хотел было сказать в ответ, что дело не в росте, тем более что в его группе заметно рослых к тому времени оказалось всего трое: он сам, Колосов да этот новобранец, к которому еще предстояло присмотреться, готовить и готовить, однако промолчал. Времени не было, эшелон остановился на чуть-чуть, да и чего говорить попусту. Если бы фронтовые дела от роста зависели… Познакомившись с Козловым, Речкин понял, что бывший шахтер напорист, решителен, а это уже было кое-что. Была основа для того, чтобы сделать из него разведчика.

Лицо человека определяют поступки. Поступки определяют надежность человека, без которой в военном деле, в разведке особенно, никак нельзя. Отбирая людей в свою группу Речкин постоянно помнил об этой святой истине. Козлов же, как тогда выяснилось, сделал решительный шаг. Его можно было судить и осудить за этот шаг, но и понять тоже можно было.

Довоенная жизнь Сергея Козлова была, казалось бы, определена на долгие годы семейной традицией. Его прадед, дед, отец были шахтерами. На шахтах работали родственники отца, матери. Сергей, по достижении возраста, тоже спустился в шахту. Попал в хорошую бригаду, к хорошим мастерам. Устраивала его такая судьба. Об иной доле не задумывался. Работал, увлекался спортом, встречался с девушкой.

Все б было хорошо, да началась война. С первых ее дней одолел Сергея стыд. Самый натуральный стыд, от которого не то чтобы глаз не поднять, дышалось трудно. «Ну как же, товарищ лейтенант, — говорил Козлов Речкину после их знакомства, — всех в армию брали, а нас, шахтеров, — нет. Особенно забойщиков…» Ходил в те дни Сергей с работы, на работу, глаз от земли не поднимал. В каждом встречном взгляде укор видел. Каждый встречный, казалось, спрашивал: чего ж ты, такой бугай вымахал, а не на фронте? Потом, когда шахтеров из Сталино в Сталинск эвакуировали, вовсе худо стало. Навстречу эшелон за эшелоном следовали, а он, выходило, от фронта бежал, ехал в глубокий тыл. Об этом ему и крикнул какой-то плюгавый боец из новобранцев со встречного эшелона. «Эй ты, — крикнул плюгавый, — с такой ряхой — и тоже-ть в тыл под бабьи юбки пробираешьси!» У Сергея котелок с кипятком из рук выпал. Вернулся в свой вагон, лица на нем не было. Он к отцу. «Не могу я, батя, так-то, делать надо что-то». Отец успокаивать начал. «Злой человек в тебя словами все одно что камнями бросил, а ты места себе не находишь. Нельзя так. — А потом добавил: — Уголь ноне снарядам вровень, без угля не навоюешь». И сказал вроде бы правильно, да душу не успокоил. Умом Сергей понимал необходимость брони, которой оградили его от призыва, острую необходимость страны в забойщиках, однако сердцу от такого понимания легче не становилось. «Как хочешь, отец, дальше я не поеду», — сказал он и тут же, на станции, стал собираться в обратную дорогу. Мать в слезы, младшие притихли, соседи по вагону опасения разные высказывать начали. В том смысле, что за дезертирство с трудового фронта и посадить могут. «Посадить, конечно, могут, — согласился отец, тяжело вздохнув, предвидя возможные последствия такого побега с дороги, — но и то вижу, как невмоготу тебе, Сергей. Иди, сын, воюй. Если что, скажешь, отец отпустил. Скажешь, что норму твою мы меж собой поделим, братья, мол, за тебя остались, обучу я их».

В рассказе Козлова Речкин оценил тогда то обстоятельство, что, решившись на побег к фронту, Сергей Козлов о своем шахтерском долге не забывал, думал и говорил об отце, о братьях меньших, что за него остались. Ответственно убегал на фронт, о деле не забывал. Находчивость к тому же проявил, к командиру дивизии в штабной вагон проник. Раздобыл где-то молоток на длинной деревянной ручке, коим железнодорожные мастера колеса простукивают, потоптался с ветошью в руках в виду часовых, пошел вдоль эшелона. Приблизился к штабному вагону. По колесам постучал, залез под вагон. Что-то там якобы подправил, вылез, нырнул к буферам. И там что-то осмотрел. Забрался на площадку, с площадки в тамбур и в вагон. Выбрал момент, доложился генералу.

Комдив перво-наперво спросил, каким это образом Козлов в вагоне оказался. Козлов не скрывал. Генерал при нем вызвал начальника эшелона, прочих ответственных, учинил им разгон за ротозейство. Козлова оставил. «Парень с головой, — сказал генерал о Козлове, — таких в разведку надо». Приказал уладить личные дела парня о бронью и прочим. Дезертировал все же Козлов с трудового фронта.