Право на жизнь

Из письма начальника тылового района 17-Ц майора Пауля Кнюфкена некоему Феликсу Шеффнеру, погибшему в железнодорожной катастрофе по пути следования на фронт.

«…я пытаюсь понять, дорогой Феликс, то, что происходит, почему нас преследуют неудачи. Случай с моим бывшим начальником, место которого теперь занял я, приоткрыл мне глаза на явления, тормозящие наше движение к цели. Что бы там ни говорили разного рода нытики после Сталинграда, во мне зреет убеждение, что наш фюрер прав, сто раз прав, давая оценку неудачам на Восточном фронте. Виноваты бездарные генералы. Виноваты недочеловеки типа Фосса. Они сумели возвыситься на волне нашего движения, а теперь проваливают дело. Волны, как известно, несут на себе пену. Подобно пене они взлетели на гребне волн. Но пена остается пеной. Волны нашего прибоя выплеснут ее на прибрежную полосу, а сами с новой силой ударят в основание большевистского фундамента, и это будет последний удар, от него распадется все здание Советов.

Дорогой Феликс! Сердечно рад именно твоему поздравлению с назначением меня на эту должность. Ты прав, передо мной открывается перспектива. «С большого, — как ты пишешь, — кресла видится и лучше, и дальше». Я сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно лучше выполнить волю фюрера. Несмотря на то, что положение у нас тут очень серьезное. Не проходит дня без чрезвычайных происшествий. Странно, но сопротивление русских растет, все мы обеспокоены подобным положением. Многое оказалось не так, как мы когда-то думали, и это обстоятельство тем более налагает на меня особую ответственность…»

XVI

Разум не принимал очевидного: гитлеровцы уходили из леса. Зная немецкий язык достаточно, чтобы разобраться в значении слов, фраз, команд, Леня Кузьмицкий понял: каратели уходят, солдатам приказано собраться на дороге возле машин.

Ночью после ухода Рябова и Ахметова с острова у протоки разгорелся настоящий бой. В этом бою было много огня. Осветительных и сигнальных ракет, одиночных выстрелов, автоматных и пулеметных очередей, означенных трассирующими пулями. В ночи слышались взрывы гранат. Обеспокоились и те немцы, в сторону которых бесшумно двигались разведчики, покинув остров. Гитлеровцы стали вешать осветительные ракеты. Огненные шары вспыхивали то в одном, то в другом месте, показывая, как широко держат под наблюдением немцы болото, которое надежно укрывало разведчиков Речкина от света. Они уже приблизились к берегу, брели высоким тростником, меж тростника встречались кочки, островки суши, поросшие деревцами и кустарником. Чем ближе подступал лес, тем гуще становились заросли.

Не доходя до берега, устроили раненых. Устраивали так, чтобы они не мокли в воде. Маскировали лежащих на самодельных носилках Речкина и Стромынского. Определились между собой. Рядом с ранеными остались Пахомов и Козлов. Подпольщик Галкин, оба Лени — Асмолов, Кузьмицкий — подобрались поближе к немцам, рассредоточились. Схоронились так, чтобы с рассветом можно было бы наблюдать за немцами, слушать их переговоры, упредить попытки сунуться вновь в болото, если до этого дело дойдет. Ждали начала дня, артиллерийско-минометного огня, бомбежки. Готовились к худшему. Особенно с рассветом, когда в небе вновь зависла «рама». Теперь выходило, что опасения были напрасны, немцы убирались из леса. Или они готовили какую-то пакость, или действительно поверили в прорыв всей группы. Но могло быть и такое, что немцы готовились бомбить всю округу, потому и уводили своих солдат.