Право на жизнь

Рябов выключил мотор. Откинулся на спинку сиденья. Расслабленно бросил руки вдоль колен. Обмяк.

Плюхнулся на жесткое сиденье Ахметов. Прислонился спиной к борту. Пропало желание двигаться. Смотрелось и не виделось. Слушалось и не слышалось. Глушила тишина. Подобное состояние Ахметов испытывал после атак, рукопашных особенно, когда врагов приходилось убивать чем попадя, коли свились в клубок с единственной целью — убить. И еще раз убить. И еще. «Папа, убей немца. Если он встанет, ты его опять убей. Он будет вставать, а ты его убивай…» — как говорилось в письме малолетнего сына погибшему в бою бойцу, которое однажды читал Ахметов.

Не враз стали доходить до слуха звуки. То ли говор, то ли скрип. Ощутилось тепло нагретого солнцем борта за спиной. Увиделась синь неба. Различились запахи. Горечи сгоревшего пороха, сладости некошеных трав.

— Не ранен? — спросил Ахметов первое, что пришло в голову, повернувшись к кабине.

— Нет, — отозвался Рябов, — а ты?

— Пронесло, — сказал Ахметов, представив себе вдруг то, как мучительно искали они выход, как появился на дороге этот бронетранспортер, который выручил, защитил, помог. Вспомнил свое предчувствие удачи перед захватом этой бронированной машины.

— Вот гады, — донеслись до Ахметова слова товарища. — Ни один не сдался. Отстреливались, падлы, до конца. Даже раненые.

— Сила силу переборола, — ответил ему на это Ахметов.

— Не понял, — сказал Рябов.

— Кого давили, э. Карателей. На месте преступления, да. Они понимали, что пощады им быть не может. Расплата для них оказалась сильнее смерти. Страх расплаты за содеянное самый сильный страх, он все другие страхи перебарывает. Даже ужас перед видимой смертью, да. Оттого и стреляли они до конца. Не от геройства.

Подскакал один из конников. К машине бежали люди. Кого-то несли от горевшего амбара. Горели грузовики в конце деревни у леса. Снова послышалась стрельба.

Разведчики выбрались из бронетранспортера. Соскочил с лошади подскакавший партизан. Худой, черный, в ремнях. Слева планшетка, кавалерийская шашка. На другом боку массивный парабеллум в деревянной кобуре. В руках автомат. На голове кубанка с широкой красной лентой наискосок. Нос крупный, мясистый. Глаза сидят глубоко. Широкие брови нависли над ними карнизами. Тронул усы.

— Кто такие? — требовательно спросил партизан.

Рябов не ждал такого приема. Такого тона.

— Сам кто такой? — спросил он нехотя.

Вопрос Рябова партизану явно не понравился.

— Кто мы, о том вся округа знает, — громко сказал он. — Вас видим впервые.

— Тогда и спрашивай о нас у округи, — ответил Денис, повысив голос. — У тех спроси, кого мы из огня вытащили, — показал он рукой на горевший амбар.

Конник пристально всмотрелся в разведчиков.

— Ладно, — произнес он несколько мягче. — Вы находитесь в зоне действия партизанской бригады «За Родину!». Я командир одного из отрядов Полосухин.

«Господи, — мысленно произнес Рябов. — Везение, как и несчастья, идет полосой. Встретились с теми, к кому шли». Вслух, однако, сказал другое.

— Фронтовая разведка, — коротко доложил Денис.

На лице партизана появилось подобие улыбки.

— Это ж другой разговор, товарищи разведчики, — сказал Полосухин. — У нас тут свои зоны, — объяснил он, — потому и спросил. Вас только двое?

— Двое, — согласился Рябов.

— Однако наворотили, — кивнул он в сторону горевших грузовиков.

— Повезло, — сказал на это Рябов. — Крепость удалось захватить, — коснулся он рукой борта бронетранспортера.

— Зовут как?

— Зови Денисом, не ошибешься, — назвался Рябов.

— Ахметов, — представился Фуад.

— Как в Ольховке очутились?

— Это что, допрос? — сказал Рябов, не отошедший от неожиданной требовательности налетевшего на коне партизана.

— Не лезь в пузырь, разведчик, — совсем уж спокойно произнес партизан. — Мы сюда знаешь как рвали. Аллюр три креста.

Рябов хоть и разговаривал с Полосухиным, но и стрельбу слушал. Уловил тот момент, когда затихли последние выстрелы. Настроение поднялось. Задавили немцев.

— К вам мы шли, если вы из бригады «За Родину!», — сказал он. — Приказ был доставить рацию с радистом.

— Вам назвали Ольховку?

— Где?

— В приказе.

— Не знаю. С нами командир был, — объяснил Рябов.

— Где он?

— Там, — махнул рукой Рябов в сторону болота. — Немцы нас больно плотно обложили.

Подскакал партизан. Почти мальчишка. Лицо бледное, ни кровинки в нем. По виду почти мальчишка.

— Ты чего, Сашок? — спросил Полосухин.

Партизан соскочил с коня, подошел к командиру отряда, зашептал ему на ухо что-то. Что, слышно не было. Полосухин переспросил.

— Лю-у-ди! Пожа-ар! — донесся чей-то истошный крик.