Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942

Теперь мы были одни. Настал момент, которого я сто раз ждал, который сто раз пережил в своем воображении. Позади нас наши товарищи. Где-то впереди, спрятавшиеся за деревьями, в домах, в кустах – русские. Я сел в радиофицированную машину, чтобы иметь возможность быстро передавать мои сообщения в батальон. Мы ехали быстро, очень близко друг к другу. Как меня учили в бранденбургской «песочнице», не следовало становиться легкой мишенью для спрятанной на обочине противотанковой пушки. Нас было восемь человек на трех бронеавтомобилях: сержант Ауфлич, горец из Тироля, «старик», воевавший с Польской кампании, вдвое старше меня, командовавший пушечным броневиком; еще один унтер, помоложе, и пять ефрейторов. Я был единственным, кто еще не нюхал пороху. Только что, в деревне, я не смог совладать с собой и втянул голову в плечи, когда рядом с нами разорвался снаряд. Мои люди это заметили и улыбнулись.

Лес поглотил нас. Вдруг выстрел. Я приказал остановить машины и выпрыгнул из турели с автоматом в руке. Собирался повнимательнее осмотреть небольшую группу домов, из которой, как мне показалось, по нам стреляли. Не успел я сделать и сотни шагов, как мне на плечо легла тяжелая рука. Это был Ауфлич.

– Вы с ума сошли, господин лейтенант. Нельзя так вот покидать свой броневик. Когда вы вне его, вас может подстрелить любой болван. Ну-ка, возвращайтесь!

Это он командовал нашим рейдом, а не я! Для него это был восьмидесятый разведывательный рейд. Несколько сконфуженный, я вернулся в броневик.

Мы продолжили путь. Узкая дорога шла между двумя огромными зелеными стенами деревьев, дорога, навевавшая мысли о любви, а не о войне. Мы останавливались на каждом повороте, заглушали движки и вслушивались, как учили пособия по правилам проведения разведывательных рейдов на бронемашинах. Ничего! Только птицы поют да листья шелестят на ветру.

Боялся ли я? Я был слишком неопытен, чтобы бояться. Скорее, чувствовал сильное возбуждение, такое же, как в Блюменшейдте, когда на каникулах охотился в лесу на косуль. А еще было некоторое любопытство перед чем-то неизвестным. «Неизвестным», которое могло оказаться пулей, которая пролетит мимо меня, или протрещать поблизости автоматной очередью, направленной не в животное, а в человека.

И вдруг начался концерт. По нам стали стрелять со всех сторон, сверху, снизу, сзади. Я скрючился за пулеметом и втянул голову в турель. Правой рукой снял оружие с предохранителя, левой закрыл решетчатую крышку турели, призванную защитить нас от гранат. В узкую прорезь, в которую высовывался ствол моего пулемета, я увидел зрелище, заставившее меня похолодеть. Пушечный бронеавтомобиль открыл огонь по противнику, укрывавшемуся за поворотом, скатился в придорожную канаву и сильно накренился, казалось, он был сильно поврежден. Меня окутало облако дыма, потому что я принялся стрелять. Я палил, как одержимый, не важно куда, в зеленую стену леса передо мной. Вдруг я увидел Ауфлича и двух его товарищей, бегущих ко мне, пригибаясь от пуль, свистевших со всех сторон.

– Разворачивайся! – заорал он моему водителю.

Третий броневик уже развернулся, практически на месте, благодаря системе одновременного разворота всех четырех колес. Именно этот маневр стал роковым для машины Ауфлича. В два-три прыжка трое членов ее экипажа забрались в мой броневик, в мою турель. Мы потеснились и помчались обратно.

– Странно, – сказал я Ауфличу. – Тебе не показалось, что стреляло немецкое оружие?

– Нет, нет, господин лейтенант, это были русские. Они нас подбили, мерзавцы! Я потерял мою прекрасную машину в первый же день войны.

Я торопился вернуться, чтобы доложить командиру. Я уже сообщил ему по рации о нашем злоключении. Но вдруг передо мной на дороге вырос капитан-танкист.

– Стоп! – крикнул он. – Проезд запрещен.

Я его узнал. Это был капитан фон Флотов, адъютант командира 33-го танкового полка.

– Пропустите меня, – взмолился я. – Я потерял один из моих броневиков. Мне необходимо как можно скорее вернуть его. Я за подкреплением.

Но он оставался неумолимым. И вдруг я понял, почему.

Моим глазам предстал великолепный спектакль, которого я больше не видел за всю эту войну. Весь наш полк панцеров разворачивался по обе стороны дороги, за небольшим холмом, для первой своей атаки в новой кампании. Незабываемое зрелище! Сто шестьдесят танков, высоких и гордых, как корабли, плыли по морю спелой пшеницы. Их командиры, высунувшись по пояс из люков, обменивались быстрыми и точными жестами. Облако желтоватой пыли поднималось до неба. Рычали тысячи лошадиных сил. Я долго любовался этой картиной, которая навсегда отложилась в моей памяти.

Олен принял меня в типичном польском доме, хате с соломенной крышей и глинобитными стенами. Он приказал накрыть стол на открытом воздухе. Я, запинаясь, рассказал о потере броневика. Его ответ меня поразил:

– Ничего. Шандил его пригонит.