Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942

В стальные сети, забрасываемые нашими панцер-дивизиями, попадали представители всех народов советской империи. Украинцы сдавались с большой поспешностью в надежде на освобождение своей родины от русского ига. В ходе наших разведывательных рейдов по плодородной и мирной Украине – а я совершал таковых до пяти в день, на глубину сто километров и больше – жители деревень выходили нам навстречу улыбающиеся, радостные. Женщины дарили хлеб и банку мёда – традиционные символы гостеприимства в этой стране, в буквальном смысле текущей молоком и мёдом. Они видели в нас своих освободителей. Сталинский режим там еще не был достаточно прочным. В конце концов, эта форма правления существовала всего двадцать четыре года. Страшные жертвы большого голода 1930-х годов нанесли тяжелый удар по авторитету московского правительства, особенно в такой богатой стране, как Украина.

Но Гитлер никогда не собирался сделать покоренные народы своими друзьями или союзниками. Еще в 1940 году он ясно заявил своим генералам, что намерен покончить с большевизмом. Он хотел истребить русское население или, по крайней мере, вытеснить его за Дон и Урал. А затем сделать завоеванные территории огромной колонией рейха.

«Я хочу создать защитный рубеж по Волге, который навсегда сделает невозможными русские бомбардировки Берлина» – можно прочитать в секретной записке Генеральному штабу в Берлине от 5 августа 1940 года.

Уже начали прибывать группы партийных функционеров, эсэсовцев и полиции. Им было приказано взять в свои руки управление завоеванными территориями и их населением. Тогда-то и начались страшные преступления. Мы, как и весь мир, узнали о них только после окончания войны.

В конце августа мы дошли до Днепра, огромной ленивой реки, медленно катящей свои воды к Черному морю. Сделав большой поворот на восток, наша 9-я танковая дивизия должна была очистить ее западный берег от последних остатков разгромленных русских дивизий. Города сдавались один за другим: Бердичев, Белая Церковь, Умань, Винница, Кривой Рог с его оловянными шахтами, Запорожье, Днепропетровск. Русские взорвали крупную плотину в Запорожье, в нижнем течении реки. Когда мы вышли на берег, очень высокий в этом месте, увидели, что широкая река превратилась в узкий ручеек, бегущий между двумя песчаными банками. Мы расположились в деревнях на западном берегу, отправили авангард в пески исчезнувшей реки и стали ждать развития событий.

На Украине жилось хорошо, даже очень хорошо. Мы ни в чем не испытывали нужды. Яйца, масло, фрукты, молоко, даже вино, прекрасное красное вино с берегов Черного моря; нам оставалось просто брать то, что приносили нам гражданские. Мои солдаты-венцы оказались превосходными кулинарами: лучше всего им удавались всевозможные пирожные, сласти и Eierspeisen[44].

Мы получали даже вещь, гораздо более драгоценную для солдата на фронте: почту. Единственное, что меня интересовало, были письма от Гизи, очень многочисленные. У нее была очаровательная манера подписывать свои послания: она прижимала к бумаге свои губы, густо накрашенные помадой, привезенной ей из Парижа обер-лейтенантом Фроммом. Вечерами я засыпал на соломе, положив письмо Гизи на лицо. Я был счастлив.

«Господи, я ранен!» – закричал я как-то вечером, за несколько дней до того, как мы подошли к Днепру. Мне было приказано установить связь с нашим правым соседом, 14-й танковой дивизией. В этой огромной стране танковые соединения действовали на большом расстоянии друг от друга. Мне понадобилось много времени, чтобы найти передовой патруль 14-й в деревушке, через которую протекал небольшой ручей. Мост через него был наполовину разрушен, и я решил пешком пройти на другой берег, чтобы пожать руку товарищу из другой дивизии. Мы с ним вместе получили лейтенантское звание. Очень неосторожно мы с ним принялись разговаривать, стоя на мосту. Вдруг у нас в ушах протрещала автоматная очередь, выпущенная из кустов. Я в четыре прыжка вернулся в турель моего броневика. На обратном пути я вдруг почувствовал что-то теплое и влажное на левой лодыжке. Провел по ней рукой. Она стала красной от крови. Я был ранен крошечным осколком ручной гранаты, которую русские стрелки бросили нам под ноги. Крошечный был осколок или нет, а кровь-то шла, и это была моя рана, первая! Я словно преобразился. Только с этого момента я мог претендовать на все почести. Я остался в батальоне, сменив на несколько дней мой бронеавтомобиль на комфортабельный «опель».

Отдых на Днепре продлился недолго: ровно столько, сколько нужно было, чтобы залечить раны, пополнить запасы и починить бронетехнику и автомашины, которые сильно износились. Виной тому были русские дороги, пыль и жара.

Однажды вечером, в начале сентября, в дивизию пришел приказ о ее переброске. Место назначения: Москва.