Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942

Я впервые в жизни собирался хладнокровно убить убегающего от меня человека. Где я? На охоте в Блюменшейдте, на бойне? И кто передо мной? Люди или кабаны? Я нажал на спусковой крючок. Человек упал ничком; его каска словно взорвалась, и вверх устремились какие-то занятные спирали. Из охотничьего инстинкта я захотел посмотреть, что сделал. Несколько моих пуль ударили его в основание черепа, его мозг был выбит; половина головы отсутствовала. Я побежал догонять своих людей.

Все становится рутиной, даже война. Я, сам того не заметив, стал одним из «стариков» – обстрелянных офицеров нашего батальона. Встречая нас на улице, уже никто не улыбался. Никто не бросал беглых взглядов на наши груди, на которых не было никаких наград.

Через два дня после штурма Тарнополя меня вызвали к командиру батальона. Когда я вытянулся перед ним по стойке смирно, Олен улыбнулся.

– Не двигайтесь! – сказал он мне.

Он встал, обошел стол, вынул из кармана маленький сверток и неловко развернул его.

– Именем фюрера, Верховного главнокомандующего вермахта, вручаю вам Железный крест второго класса за вашу храбрость, проявленную при взятии Тарнополя.

– Благодарю, господин майор!

– Вам ведь всего восемнадцать? Можете гордиться собой.

– Я горжусь, господин майор.

– Продолжайте в том же духе.

– Яволь, господин майор.

Тем же вечером я узнал, для чего послужила моя «храбрость». Я послал в Тарнополь солдата, чтобы забрать одну из наших бронемашин, подбитую в ходе штурма города. Когда он вернулся, я увидел, что он потрясен.

– Что случилось, Хансен? – спросил я его.

– Господин лейтенант, я сегодня увидел такое, чего никогда не забуду.

– Что?

– За два дня эсэсовцы из дивизии «Викинг» перебили все еврейское население Тарнополя. Говорят, больше пятнадцати тысяч мужчин, женщин и детей.

Я был оглушен.

– Вы это видели собственными глазами или вам об этом кто-то рассказал?

– Я видел груды трупов на улицах, повсюду кровь на стенах. Я даже сделал фотографии, но эсэсовец отобрал у меня камеру. Он мне сказал, чтобы я никому не болтал. И еще сказал, что они это сделали по особой просьбе нееврейского населения города.

Другие солдаты батальона, бывшие очевидцами резни, рассказывали, что эсэсовцы, когда у них закончились патроны, приказали своим жертвам убивать друг друга всем, что попадется под руку.

Возмущение моих людей достигло пика. Они вышли за рамки дисциплины, запрещавшей им высказывать личное мнение в присутствии офицера.

– Что же это такое, господин лейтенант? Это, значит, ради этого мы воюем? Сволочи эсэсовские! Они предоставили нам взять город, чтобы потом подло убивать мирное население. Это против них надо воевать!

Я промолчал, только велел им больше об этом не разговаривать.

Утром следующего дня офицеров батальона негласно информировали, что командир эсэсовской дивизии группенфюрер (генерал-лейтенант) Эйке был снят фюрером с должности. Может быть, эту новость распространяли, чтобы успокоить умы? Я этого так никогда и не узнал[43].

Через несколько дней офицеров снова собрали на КП батальона. На сей раз Олен приказал удалить всех, кто не принадлежал к офицерскому корпусу. Закрыв дверь, он сказал нам:

– Вы должны знать, что фюрер приказал немедленно расстреливать любого политического комиссара или политрука, попавшего в плен. Но у меня есть приказ генерала, командира корпуса, отменяющий его. В частях 9-й танковой дивизии «Приказ о комиссарах» применяться не будет.

С первых же дней войны нам приказали строго отделять русских политических комиссаров от остальных военнопленных. Их было легко узнавать по более длинным, чем у остальных военнослужащих, волосам. Я много раз видел в придорожных канавах трупы людей с длинными волосами. Их явно пристрелили, а не убили в бою. Итак, немецкая армия скатилась до уровня охотников за ведьмами! Но среди командиров на местах находились смельчаки, не усердствовавшие в исполнении безумных приказов верховного вождя. К счастью, мои командиры принадлежали к числу таковых.

Сколько еще километров до Днепра? До Дона? До Волги? А дальше? Где заканчивается эта огромная страна?

Взятые нами пленные говорили, что они устали от войны, в точности как французы в 1940-м; что они по горло сыты Сталиным и большевизмом. Даже их офицеры заявляли, что счастливы, что для них эта война закончилась. Наши командиры уверяли нас, что русская армия уже морально побеждена, разгромлена. Наша военная разведка присылала нам сводки допросов пленных. Они создавали совершенно ясное представление: упадок боевого духа, нехватка техники, нехватка опытных бойцов и командиров. Дивизии, спешно сформированные на Днепре, чтобы остановить нас, имели не более чем по четыре орудия.