Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

У беременной является тошнота, рвота, головная боль, прекращение менструации. Даже просто неправильная менструация может подвергнуть женщину ипохондрии, меланхолии, сумасшествию, пляске <…> При этом нужно еще вспомнить, что сплошь и рядом внебрачно-беременные женщины принуждены скрывать свою беременность и родить где-нибудь в уединенном месте, в сортире, хлеве, на улице, на ветру или на морозе, без всякой посторонней помощи. Это еще более усиливает те патологические припадки, которым подвержена родильница. Страх, стыд, борьба эгоизма и материнской любви, постоянные заботы о скрытии своего положения, бессонные ночи, муки рождения, физическая слабость и нервное расстройство после того, — все это делает психическое состояние незаконнородившей детоубийцы исключительным, патологическим [Шашков 1871: 438].

В такой трактовке получалось, что стыд от внебрачной беременности и страх перед публичным позором усиливали внутренние патологические позывы, которые женщины испытывали по ходу беременности и родов. Патологическая женская физиология в сочетании с давлением общественной морали толкала женщин на детоубийство[315].

Несмотря на порожденную революцией социалистическую риторику, в которой на первый план выходили общественноэкономические факторы и равенство полов, физиологические различия между мужчинами и женщинами оставались в криминологическом дискурсе определяющими. В первые послереволюционные годы советские криминологи подчеркивали, что женская сексуальность дополнительно усугубляет ситуацию, в которой оказываются матери-одиночки. Помимо сложных жизненных обстоятельств, свою роль играет и «биологический фактор — влияние родов на организм» [Эделыптейн 1928: 273]. Незамужние женщины часто рожали в одиночестве, без посторонней помощи, в страхе перед общественным осуждением, стыдясь случившегося. Под давлением всех этих факторов роды — сами по себе нагрузка на организм — провоцировали патологическую реакциях которая могла превозмочь естественный материнский инстинкт и довести до детоубийства. Как отмечал юрист Жижиленко, «это состояние свойственно только женщинам в силу особой их физической организации» [Жижиленко 1922: 26][316].

Кроме того, детоубийства подтверждали представления исследователей об общей отсталости крестьянства. Например, анализируя психопатологию детоубийства, психиатр Эдельштейн отмечал, что нагрузка на организм при родах, которые вызывают тяжелый стресс, толкает «наиболее примитивных по своей психике женщин» на убийство младенцев. Отмечая, что почти все случаи детоубийства происходят в сельской местности, Эдельштейн приходит к выводу, что, помимо родового стресса, причиной убийства младенцев служит еще и интеллектуальная «отсталость» [Эдельштейн 1928: 281]. Рассуждая аналогичным образом, психиатр В. А. Внуков подчеркивает, что к детоубийству женщин склоняла традиционная крестьянская мораль: они пытались скрыть свои грехи перед обществом, в особенности — незаконные половые связи. По его мнению, это отражало «социальную слабость» женщин, на которых «давление социального пресса оказывает большее влияние, нежели на мужскую особь» [Внуков 1928: 247][317]. Под давлением социальных стереотипов и потребностей женщины совершали детоубийство из физиологической слабости, присущей им от природы. Внуков отмечает: