Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Похожим образом изменялось отношение к детоубийцам и в России. В начале XIX века царское правительство начало реформу законодательной системы и кодификацию российского законодательства. Созданный в итоге уголовный кодекс, начавший действовать в 1845 году, включал в себя определение детоубийства, предполагавшее менее суровое наказание в сравнении с другими видами убийств в случае, если незамужняя женщина убивала незаконнорожденного ребенка сразу после родов «от страха или стыда»[275]. К менее тяжким схожим преступлениям относились сокрытие мертворожденного и лишение ребенка родительской заботы – и то, и другое наказывалось полуторагодовым сроком лишения свободы [Боровитинов 1905: 14–15; Бычков 1929: 52][276]. Обозначив эти особые обстоятельства, связанные с детоубийством, российский уголовный кодекс превратил незаконнорожденность в «смягчающее, а не отягчающее обстоятельство в случае с детоубийствами» [Ransel 1988: 19]. Столь узкое определение детоубийства свидетельствовало, что первопричиной преступления остается то же негативное отношение к незаконнорожденности, на котором основывались законы раннего Нового времени. Однако в кодексе 1845 года воплощен иной набор ценностей. Женщин не клеймили за разврат, напротив, в кодексе было прописано определенное сочувствие к их тяжелому положению: в итоге за первичное преступление наказывали лишь небольшим тюремным сроком или ссылкой. В этом изменении проявились идеалы Просвещения, для которого было свойственно сочувствие к незамужним матерям и стремление их защитить, равно как и растущее понимание роли «естественных» женских физиологических реакций, проистекающих из женского репродуктивного цикла, а также понимание обществом нравственной стороны детоубийства[277].

Делая упор на «страхе или стыде» молодых невежественных женщин как основном факторе детоубийства, уголовный кодекс 1845 года подчеркивал необходимость большего снисхождения при вынесении приговоров. Более того, установив крайне мягкое наказание за сокрытие тела и лишение родительской заботы, он допускал альтернативные объяснения гибели маленького ребенка, благодаря которым с женщины снималось обвинение в детоубийстве. Например, когда следователям не удавалось прояснить состояние здоровья ребенка при рождении, это способствовало смягчению приговора. Однако внесенная в уголовный кодекс узкая законодательная трактовка детоубийства только как преступления, совершенного незамужней женщиной против ее незаконнорожденного младенца, свидетельствует о том, что обвинения в детоубийстве оставались для государства способом контроля над половым поведением, а также о том, что труп младенца оставался самым убедительным доказательством незаконных отношений. Тем не менее, достаточно мягкие приговоры, прописанные в кодексе за это преступление, отражают тот взгляд, что незамужних матерей считали жертвами общественной морали и собственных их физиологических слабостей – такими же жертвами, как и убитые ими младенцы.

Многие дореволюционные исследователи возражали против столь узкого определения детоубийства в уголовном кодексе, поскольку оно не только исключало возможность, что преступление было совершено под влиянием иных факторов, но и не принимало в расчет привходящих обстоятельств. В своей монографии «Детоубийство» (1911) Гернет подчеркивает, что закон предполагает определенные послабления для детоубийц только в тех случаях, когда преступление совершено в ненормальных обстоятельствах рождения незаконного ребенка. Если следовать такой логике, задается он вопросом, то почему в подобных обстоятельствах женщины могут совершить только убийство? Например, следует ли считать, что женщина находится под психологическим влиянием родов в том случае, если она крадет, чтобы прокормить ребенка? Кроме того, Гернет отмечает, что иногда на преступление женщин толкают не страх или стыд, а иные факторы. Желание отделаться от обузы, боязнь лишиться своего положения или желание спасти ребенка от жизни в нищете порой тоже толкают на убийство. И, наконец, определение этого преступления не учитывает жизненных обстоятельств матерей-преступниц. При том что большинство женщин, которых судили за детоубийство, происходили из рабочих или крестьянок, Гернет не исключал возможности, что по этому закону и представительнице высшего класса легко будет избежать наказания: