Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Одним из пророков мистической псевдореальности стал для постсоветской образованщины писатель Даниил Леонидович Андреев (1906–1959). Его творчество оказалось широко доступным лишь в последнее десятилетие XX века, поэтому оно есть факт именно этого времени, а не того, в которое совершалось. Андреев — один из кумиров постмодернистской эпохи.

Им чрезмерно было излюблено слово демиург. Это не из подсознания ли? Из подсознания, несущего в себе идею демиургичного бытия самого автора «Розы мира»: его жизнь — протяжённое сотворение некоей новой вселенной, мира, говоря на языке конца XX века, вполне виртуального. Андреев создал свой многослойный мир, населил его разного рода мистическими сущностями и персонажами, заимствованными из посюсторонности, — и принялся играть, воображая различные комбинации взаимоотношения этих сущностей и персонажей. Возникла система по-своему стройная (за редкими исключениями), завораживающая достоверностью — как всякая ясная игра ума… Нет, не просто игра ума, но и мутная мистическая фантасмагория, влекущая своею причудливостью, кажущейся реальностью, многообъёмностью.

Созданное Андреевым можно было бы назвать религиозной фантастикой — она весьма занимательна. Форма, в которую облекались фантомы сознания автора, нередко идеально совершенна, поражает поэтической мощью, чеканностью слога, виртуозной ритмической организацией, неисчерпаемостью схем рифмовки. Андреев — прежде всего поэт. Подлинный. Многие современники его, все рождественско-вознесенские евтушенки — пигмеи рядом с ним. На него и поэты уровня Пастернака могут порою снизу вверх посмотреть.

Сама графика строки у Андреева порою причудлива и изысканно непривычна, например:

Тот

Наглый, нагой, как бездушный металл,

Стык

Слов

Мне

Слышался там, где мертвец обретал

Свой

Кров;

Где

Должен смириться бесплодных времён

Злой

Штурм;

Где

Спит, замурован в холодный бетон,

Ряд

Урн (1,90)*.

*Здесь и далее ссылки на сочинения Андреева даются непосредственно в тексте по изданию: Андреев Даниил. Собр. соч. в трёх томах. М., 1993–1996; с указанием тома и страницы в круглых скобках.

Многие описания в поэтических фантазиях Андреева завораживают силою стиха и своеобычной образностью. Можно согласиться, например, с теми, кто утверждает: поэма «Ленинградский апокалипсис» (в поэтическом ансамбле «Русские боги») — самое мощное из всего, что написано о трагедии ленинградской блокады.

Должно сказать: поддавшись своим эзотерическим соблазнам, Андреев погубил себя как поэта. Ложь миражных описаний обесценивает подчинённую им поэзию. Именно поэтому в его созданиях нередко ощущается и некоторая сделанностьстиха. И вообще всё его поэтическое творчество являет собою сопряжение высокой поэзии и жёсткого рационализма. Это не случайно: образная система, вся поэтическая стихия вообще скованы у Андреева четким замыслом и безоговорочно подчиняются заданной цели: выразить многосложность мироздания, рождённого в восприятии автора, которого придавливает и раздирает инфернальная сила. Задача неимоверной, нужно признать, сложности, что сознавал и сам поэт:

Опрокидывающий правила, как плутоний,

Зримый будущим поколеньям, как пантеон.

Встань же, грубый,

неотшлифованный,

многотонный,

Ступенями

нагромождаемый

сверх-пэон!

……………………………………..

Нет:

Втиснуть нельзя этот стон, этот крик

В ямб:

Над

Лицами спящих — негаснущий лик

Ламп,

Дрожь

Сонных видений, когда круговой

Бред

Пьёшь,

Пьёшь, задыхаясь, как жгучий настой

Бед (1,83–84).

Не так уж часто освобождается поэт от своих наваждений — предаваясь чистой и безбурной лирике:

Есть праздник у русской природы:

Опустится шар огневой,

И будто прохладные воды

Сомкнутся над жаркой землёй.

Светило прощально и мирно

Алеет сквозь них и листву,

Беззнойно, безгневно, эфирно,—

Архангельский лик наяву.

Ещё не проснулись поверья,

Ни — сказок, ни — лунных седин,

Но всей полнотой предвечерья

Мир залит, блажен и един.

Росой уже веет из сада,

И сладко — Бог весть почему,

И большего счастья не надо

Ни мне, ни тебе, никому (1,391–392).

А всё же поэзия Андреева — отображение его космологии прежде всего. Вихревое, неистовое, мощно вовлекающее в себя…

Андреев создал грандиозный триптих — «Русские боги», «Железная мистерия», «Роза мира». И трудно разобраться: есть ли «Роза мира» лишь прозаический комментарий к образным стихиям поэтических нагромождений «Богов» и «Мистерии» (как то утверждают иные исследователи) или, наоборот, поэтические фантазии служат иллюстрациями к мистической системе «Розы мира», этого религиозно-философского трактата, призванного раскрыть всю многосложность мироздания и поведать обо всех тайнах, которые были открыты духовному опыту писателя.

Система эта — плод чрезмерной субъективности мировосприятия автора, отчего (вот парадокс!) рационализм всех построений Андреева не может быть рационально обоснован и доказан. Всё это — предмет веры, и только веры. Ибо система — религиозная по своим интенциям. Он и сам сознавал то вполне:

Моё знанье сказке уподоблено

И недоказуемо, как миф;

Что в веках случайно и раздроблено,

Слито здесь в один иероглиф.