Наше человечество не единственное в Шаданакаре. Существует и некое высшее человечество, крылатые
В их неземном, крылатом человечестве
Уже давно
На вопрошанья наши — всё ответчество
Заключено.
…………………………….
И, нисходя, гонцы встают над разумом,
Над всей душой,
И передать свой дар стремятся сразу нам
Любой, — меньшой (1,105–106).
Один из даймонов помогал и Андрееву, по его свидетельству, в мистических прозрениях. (Андреев в своей системе различал
Главными среди рас античеловечества являются высокоинтеллектуальные демонические
Главный демон Шаданакара—
Просветлённые человеческие души,
— Так, помогая живым мириадам—
Всем, кто скитается здесь, позади—
Волят
невидимо
с нами рядом
Гении,
праведники,
вожди.
Так, обступая скорбную землю,
Мемфис и Дели, Лондон и Ур,
Светочей наших
включив и объемля,
Дышат
Синклиты
метакультур (1,248).
Синклиты русского народа пребывают в Небесном Кремле — больше и негде.
Собственно, эти синклиты как будто вполне могут быть приравнены к христианским святым. Недаром в «Железной мистерии» церковный клир поёт молитву: «Храни нас блещущий // Синклите Русский!» (3,69). Зачем было придумывать новый термин? Точно так же: многие понятия, вводимые Андреевым, кажутся, на первый взгляд, тождественными христианским. Но не для того ли они измышляются поэтом, чтобы вывести наше сознание за рамки именно православного миропонимания? И важно: автор мистического триптиха не просто заменяет одни термины другими, но нагромождает множество совершенно незнакомых никому слов, должных выразить абсолютно нехристианские смыслы. Часть понятий он заимствует при этом из разного рода еретических систем, часть из восточных религий, из теософии, но немалая доля в системе “Розы мира” новосотворена воображением поэта.
Нынешнее человечество, по Андрееву, пребывает в
В
Был ликующим, праздничным, вольным,
Как сверканье ста солнц на реке,
Этот мир, что зовётся Ирольном
На таинственнейшем языке.
Там, над сменой моих новоселий,
Над рожденьями форм надстоя,
Пребывает и блещет доселе
Моё богосыновнее Я;
И моё — и твоё — и любого,
Чья душа — только малый ковчег;
Всех, чью суть оторочило слово
Ослепительное: человек (1,103).
Идея монады заимствована у Лейбница, но не в том суть. (Пожалуй, можно было бы использовать, по смыслу понятия, и платоновский термин — эйдос.) Каждый человек имеет свою монаду, богосотворённую (богосыновнее Я), в отличие от богорождённых монад высших иерархий. Монады создают себе
Монады пребывают в Ирольне неизменными, тогда как в энрофе совершаются многие перевоплощения, претерпеваемые шельтами.
Может быть, тихою раковиной
Жил я в море Девона;
Может быть, дикою вербою
В Триасе безлюдном жил;
Шептался листьями лаковыми
С вестниками небосклона…
Не первая жизнь,
о, не первая
Мчит
кровь моих жил (1,104).
Эта мысль пришла к Андрееву достаточно рано, в 1931 году, но он обдумывал и переживал её постоянно, сознавая в своих перевоплощениях волю неведомого начала.
Я умирал травой и птицей,
В степи, в лесу—
В великом прахе раствориться,
Лицом в росу.
И человеком — скиф, маори,
Дравид и галл,
В Гондване, Яве, Траванкоре
Я умирал.
Мне было душно, смертно, больно,
Но в вышине
Блистал он в радугах Ирольна,
Склонясь ко мне.
И с каждой смертью, встречей каждой