Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

В «Русских богах» повествуется, как сонм уицраоров обрушивается на Русь, наступает время самой лютой войны добра со злом. Карна предрекает победу Розы Мира, сердцем которой явится «дивное чадо» Яросвета и Навны, Звента-Свентана — Вечная Женственность. Яросвет принимает пророчество:

— Ныне верю, что толщу тумана

Взор твой смог превозмочь:

Это близится Звента-Свентана,

Наш завет, наша Дочь!

Воплощаем Её над народом

В запредельном Кремле:

Небывалое в нём торжество дам

Изнемогшей земле! (1,231).

Вот в чём заключена особая роль российской метакультуры: она должна стать основою всемирной церкви, Розы Мира.

Причина этого — в противостоянии прароссианского начала и «христианского мифа» (в философском, а не в обыденном смысле).

Андреев утверждает: «Прароссианство — и православие. И не синтез, даже не смешение, а почти механическое разграничение сфер действия. А если уж говорить о какой-нибудь диалектике, то — теза и антитеза» (2,284). Племенные божества охраняли народ: «…создаётся впечатление, что враждебному натиску христианского мифа кто-то всё время ставил как бы некий предел, кто-то, век за веком, оберегал слабые грядки прароссианства от вытаптывающей поступи воинствующей церкви. Демиург, сам причастный христианскому Трансмифу, но свободный от человеческой ограниченности, берёг эту область потенций народного духа для далёких, великих веков; он сам оплодотворял её своим дыханием; сама Навна питала её мерцающей духовной росой» (2,285).

Иначе народ не смог бы отречься от «ограниченности» Православия и устремиться к Розе Мира. Идея-то простая.

Эту идею Андреев повторяет и в «Железной мистерии», где в аллегорической форме воспроизводит историю России от событий 1917 года до утверждения Розы Мира, в каковой соединяются все народы, восславляющие Бога. Наряду с образами-символами, за которыми, при всей их стилизованности, порою нетрудно угадать конкретных прототипов (Николай II, Распутин, Ленин, Сталин и др.), в метаистории «Мистерии» действуют сущности верхних и нижних слоёв, по-своему направляя события в Цитадели, олицетворяющей собою Россию. Здесь и Яросвет, и уицраор Жругр, и его детища-жругриты, и пр.

«Железная мистерия»— отражает схему мистического осмысления автором российской истории. Мистика сочетается с некоторыми конкретными узнаваемыми чертами эпохи коммунистической власти — поэт не мог не выказать здесь иронически-презрительного отношения к своему времени. Попутно достаётся и «великодержавно-патриотическим» чувствам.

Вот несколько примеров.

При разгуле деспотии, изображённой в несколько абстрактно-обобщённом виде, раздаются голоса народа:

— Улучшаем природушку.

— Закаляем утробушку.

— Укрепляем твердынюшку.

— Украшаем отчизнушку (3,71).

Тогда же ретивые эстрадники упоённо распевают:

— Видя праздник наш таковский,

Прослезился бы Чайковский.

— Как наш мир великолепен—

Обалдел бы старый Репин.

— Трелям наших саксофонов

Поразился б сам Сафонов.

— Увидав наш рай простой,

Сдох бы с зависти Толстой (3,87–88).

Члены правящего ареопага (политбюро?) дают руководящие указания, среди которых и такое:

— А в заключенье — пейзажик рая,

И ребятишки, в цветах играя,

Наветам взрослых в противовес

Кричат: спасибо, ка пэ эс эс! (3,202).

Примеры можно множить. Однако это лишь забавные частности. Важнее: автор прямо сопрягает вождей советской власти с силами ада. Поэтому Блюстительницы Кармы обрекают Ленина (обозначенного здесь как Пробуждённый в саркофаге) на участь кариатиды: «плиту под державой поддерживать — всей полнотой» своих сил (то же наказание понёс прежде Пётр I). Пробуждённый в ужасе:

Я зло созидал, но я мыслил о благе,

А ныне лишь пытку сменяю другой.

На что одна из блюстительниц безжалостно утверждает:

И вспомнишь, быть может, года в саркофаге

Как сон, передышку, покой (3,123).

Ещё ужаснее участь Сталина, Нового обитателя саркофага: он назван «бичом и изгоем человечества» и опущен в самые глубины ада. В бессилии выкрикивает он, опускаясь во мрак:

На помощь! Скорее!.. Где мощь моя, где же?!

Нет, я не разрушен… я вырвусь, приду…

Проклятье… Я — бог ваш! Я — мудрый, великий!

Таких не бывало…

Куда ж Я, куда?

Всё ниже, темнее… Ни искры, ни блика…

Кто смеет карать меня здесь, без суда?! (3,123–124)

Смысл ясен, ясна мистико-политическая оценка этих исторических фигур. Но Андреев, подобно слишком многим, не смог уяснить подлинного соотношения роли двух вождей: понять несравненно превосходящий демонизм Ленина рядом с его верным учеником.

Вот одно из суждений о Ленине в «Розе мира»: «Слишком искренне впитал он в себя демократические идеалы предыдущих поколений; он был слишком интеллигентен для того, чтобы превратиться в тирана» (2,466). Наивность удручающая. По Андрееву, Ленин уже искупил свои вины, раскаялся и ныне «включился в творение блаженной Аримойи — грядущего всечеловеческого затомиса» (2,496). То есть: потерпев неудачу в строительстве рая на земле, вождь таскает брёвна на субботниках по сооружению всеобщего рая небесного.