Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошёлкою базарной

В дом, и не знающий, что — мой,

Как госпиталь или казарма (1,303–304).

Не удастся: себя не обмануть.

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё — равно, и всё — едино.

Но если по дороге куст—

Встаёт, особенно — рябина… (1,304).

Завершающее многоточие — знак той страстной тоски, которая невыразима в слове.

Поэтому: хоть детям передать родину: они не грешны тем грехом, который отлучил отцов от родной земли.

Наша совесть — не ваша совесть!

Полно! — Вольно! — О всём забыв,

Дети, сами пишите повесть

Дней своих и страстей своих.

……………….

Поймите: слеп—

Вас ведущий на панихиду

По народу, который хлеб

Ест и вам его даст, — как скоро

Из Мёдона — да на Кубань.

Наша ссора — не ваша ссора!

Дети! Сами творите брань

Дней своих (1,289–290).

Здесь, несомненно, личное: мысли о собственных детях, об их возвращении в Россию. Это то ощущение, то стремление, которое хоть как-то может противостоять эмигрантской тоске. Обычное чувство: пусть хоть дети узнают счастье…

Обман этой иллюзии ей ещё выпадет распознать.

А пока она нашла в себе силы возгласить славу уходящему поколению:

Поколенью с сиренью

И с Пасхой в Кремле,

Мой привет поколенью—

По колено в земле,

А сединами — в звёздах!

Вам, слышней камыша,

— Чуть зазыблется воздух—

Говорящим: ду — ша!

Только душу и спасшим

Из фамильных богатств,

— Современникам старшим—

Вам, без равенств и братств…

…………………………..

Вам, в одном небывалом

Умудрившимся— быть,

Вам, средь шумного бала

Так умевшим — любить!

До последнего часа

Обращённым к звезде—

Уходящая раса,

Спасибо тебе! (1,310–312).

В этих строках — бессмертие памяти об ушедших.

И бессмертие памяти о самой Марине?

Её грех перед Богом — безмерен. Осознаем её путь, чтобы не ступать по её следам. Кто-то возразит: такое и не удастся — следовать по стопам поэта. Удастся. Каждый человек — поэт, по-своему; не все лишь могут выразить это: нужен особый дар. Наделённый таким даром помогает проявить в себе каждому то, что есть в каждом же, но не всегда сознаваемо и не всегда поддаётся выражению собственными усилиями. В этом сила и опасность поэзии: она может пробудить пагубное для души. Но она может быть и трезвым предупреждением о таящихся в душе опасностях. Поэзия Цветаевой открывает перед читателем и ту и другую возможности.

Цветаева обозначила путь, которого должно остеречься.

Каждому выбирать: увлечься такою приманкою страстей или избегнуть их.

Сама Цветаева, кажется, не сознавала в полноте гибельности своего движения в поэзии. Незадолго до смерти она перевела стихотворение Герша Вебера «Тропы бытия». Конечно, перевод — чужие образы и мысли. Но и собственные. Иначе поэт не стал бы перелагать их на свой лад.

На трудных тропах бытия

Мой спутник — молодость моя.

Бегут как дети по бокам

Ум с глупостью, в серёдке — сам.

А впереди — крылатый взмах:

Любовь на золотых крылах.

А этот шелест за спиной—

То поступь Вечности за мной (1,612).

Или это взгляд печальной зависти вослед кому-то другому?

Кажется, невольно — напрашивается сравнение судеб Цветаевой и Ахматовой: сколь различны они при всём их сходстве. Грешное страстное начало (хотя с Цветаевой в том не сравниться никому), затем тягчайшие испытания, слишком много горя и страданий, из которых одна, отчаявшись, находит исход в самоубийство, другая — в просветлённое евангельским духом приятие Промысла.

Здесь в который раз подтверждается правота И.А.Ильина, различавшего в страданиях человеческих — страдание в мире и: страдание о мире и о его страданиях (сострадание). Первое бесплодно, во втором совершается таинственное сближение Бога и человека, спасительное для страждущего.

Страдание Цветаевой самозамкнуто в себе. Ахматовой удалось вырваться из губительных оков эгоцентризма. Она приняла на себя страдания народа — и одолела врага.

4. М.Алданов, М.Осоргин, Н.Жевахов, С.Бехтеев, Б.Ширяев, В.Никифоров-Волгин, Л.Зуров

Должно признать, что эмигрантская литература еще слишком мало знаема нами. Нередко распылённая по многочисленным изданиям, порою слишком эфемерным, она ещё требует долгого кропотливого труда собирания и изучения собранного. Названный недостаток всецело относится и к данному исследованию. Его ограничивает также избранная тема: безрелигиозность многих художников позволяет оставить их за пределами нашего внимания. Конечно, и безверие тоже религиозно по-своему, но вникать во все его оттенки не всегда необходимо.

М.Алданов, М.Осоргин

Вот, например, М.Алданов (Ландау; 1886–1957), имя достаточно заметное в эмигрантской литературе: по популярности ему мало равных было. Исторические штудии Алданова (романов о русской истории у него не счесть) завлекательны, но с какой целью они предприняты? Какое воззрение на мир навязывает автор читателю? Неужто не важно? О мировоззрении Алданова не сказать лучше, чем то сделал Г.Иванов: