Праздник любящих сердец

Элоиза сама не могла понять, что с ней происходит. Не могла понять, что кипит в ее венах. Но чувствовала, что буквально готова сбросить с себя кожу. Чувствовала, что к чему-то она готова. К чему-то большому. К переменам. К тому, чтобы измениться. Винченцо был нужен ей, так же как в восемнадцать лет. Только теперь желание это было ярче и горячее. Как и она сама. Она пылала яростью за стыд, который вынужденно ощущала все эти годы по вине короля. За то, как о ней писали в прессе. Она пыталась оставить все в прошлом. Смириться. Но это было неправильно. И раны кровоточили. Ее называли шлюхой бесчисленное количество раз. По-разному формулируя этот термин прилизанным языком бульварной прессы и интернет-изданий. И она никогда не позволяла себе злиться. Она пыталась жить дальше. Пыталась забыть о прошлом. Но вот она здесь. Прямо в гуще событий. И забывать о прошлом не хотела. Не чувствовала себя безмятежной, исцеленной и нормальной. И проводить тихий день в саду ей тоже не хотелось. Она ощущала себя яростной воительницей, которой нужен лишь меч, чтобы ринуться в атаку и отсечь голову своему обидчику. Она была в ярости и нуждалась в мести.

Но прямо сейчас ей хотелось сатисфакции за все, через что она прошла. За то время, когда ее игнорировали. За девочку, бродившую по коридорам дворца, и за молодую женщину, которой она стала. Влюбившуюся в Винченцо и получившую отказ. От которой откупился единственный человек, которому она доверяла, поверив не ей, а сплетникам и толпе. За то, что ей пришлось жить одной. Находить удовольствие в одиночестве, так и не познав мужских объятий. То был ад, и она чувствовала, что горит в нем.

Она старалась. Так старалась быть выше этого. Но прямо сейчас находилась в аду. Ее обвивали языки пламени, и ей хотелось гореть еще ярче. Гореть до тех пор, пока злость не превратится в нечто большее. Гореть, пока она не перестанет быть жертвой. Она хотела выжечь из себя все прежнее. Все до капли. А потому, не думая ни о чем, она поцеловала его. И поцелуй этот был всем, что представлялось ей прежде. Намного ярче, чем их поцелуй во время танца, давший первую искру, или прикосновение к груди Винченцо этим утром, когда он учил ее танцевать.

Неужели это было сегодня утром? Верилось с трудом. Этот поцелуй сейчас был для нее всем.

Для нее существовал только Винченцо. Так было всегда. И может, сегодня ночью произойдет то, чего не случалось прежде? Она познает ту часть себя, что никогда не испытывала удовлетворения. Может, в этом все дело?

Она поцеловала его. Он склонился над ней, отвечая на поцелуй. И стоило их языкам соприкоснуться, Элоиза вспыхнула, словно бензин от зажженной спички. Они стояли на пороге дворца, и, даже если бы он горел, а внутри взрывались бы бочки с порохом, все равно продолжали бы целоваться.

— Идем, — прорычал Винченцо, не отрывая от нее губ.

Это и правда был рык. Он хотел ее, а все остальное могло подождать. Все те сложные мысли, ее страх из-за будущего… Все могло подождать, пока не закончится эта ночь. Потому что сегодня ночью она чувствовала себя красивой, и ей это вовсе не казалось опасным. Не казалось, что расплатой за красоту станет ее достоинство. Ей не казалось, что красота ее может существовать лишь в той форме, которую пыталась навязать ей ее мать. Элоиза одновременно и владела, и не владела ситуацией. Самым прекрасным, потрясающим образом. Она хотела взять то, что по праву должно принадлежать ей. Владеть собой и овладеть им. Он был ее старой раной, жившей глубоко внутри. И она понимала, что из-за разницы в возрасте Винченцо был прав, отказав ей. И все же тогда она впервые открылась другому человеку и была отвергнута. Она чувствовала себя слабой и хрупкой все эти годы. А теперь она возродилась. И возвращала себе то, что подлостью и низостью было у нее отобрано.

Сегодня она чувствовала головокружение. До того он ее возбуждал. Головокружение и надежду. Не на совместное будущее. Винченцо четко дал ей понять, что у него на этот счет другие планы, а что до нее, она не могла связать свою жизнь с его семьей и с этим местом. Глаза Элоизы наполнились слезами, потому что она не хотела об этом думать. А потому прильнула к нему еще сильнее, целуя его и прогоняя прочь все мысли о будущем. Они сели в лимузин, и Винченцо посадил ее на свои колени, лицом к себе. Она сидела на нем верхом и целовала его, не зная, откуда появилась эта уверенность и откуда в ней взялось это безрассудство. Она вращала бедрами, чувствуя его эрекцию. Она пылала и хотела, чтобы он взял ее. Детская влюбленность не подготовила ее к страстным желаниям взрослой женщины, которой она стала.

— Нам еще нужно добраться до пентхауса, — прорычал он. — Иначе я сорвал бы с тебя платье прямо здесь.