Преданное прошлое

Роберт Болито смотрел на открывшуюся перед ним картину: дюжина местных женщин сидели кружком и что-то шили, у всех лица закрыты покрывалами, видны только сверкающие глаза цвета полуночи. За исключением одной, чья белая рука отвела тонкую ткань в сторону, и он увидел лицо, которое так часто ему снилось, лицо, которое заставило его пересечь океан, лицо, которое так часто представало перед его мысленным взором и придавало ему сил снести все тяготы и лишения, выпавшие на его долю. Это были ее глаза, синие, поразительно синие, но это были глаза не той девушки, которую он несколько месяцев назад оставил возле церкви в Пензансе. И дело было не только в экзотической черной краске, которыми они были подведены, что превращало ее в незнакомку, в чужую женщину, но в их выражении, очень грустном, очень печальном. И Роб испугался. Испугался так, как никогда в жизни.

Кэт смотрела на этого человека — оборванного, исхудавшего, с торчащими костями. Он здорово возвышался над Сиди Касимом.

Его лицо осунулось и сильно, до черноты, загорело, щеки ввалились, нос был странно искривлен, а грива соломенно-желтых волос исчезла, оставив вместо себя грубо остриженную короткую щетину, напоминающую стерню на пшеничном поле после уборки урожая. Но глаза были все те же, синие как васильки, какими они были всегда, широко расставленные и простодушные, глаза соседского мальчишки, с которым она бегала в детстве, в Корнуолле.

— Роб! О, Роб! Что они с тобой сделали?! — Кэт вскочила на ноги. — Тебя тоже пираты захватили?

Он горько рассмеялся:

— Можно и так сказать, только произошло это совсем не так, как ты себе представляешь. Захватили меня не дома, а уже здесь. Я даже успел собрать немного денег, чтоб тебя выкупить — мистрис Харрис дала, потом графиня купила твою напрестольную пелену — прости, Кэт, мне пришлось ее ей отдать, пусть и незаконченную, но это все, что я смог придумать, — но они отняли у меня все деньги, и кольцо тоже. — Говорил он хрипло, голос отказывался ему служить.

— Он говорил правда, Кет-рин, — вмешался раис. — Он приплыл сюда на английский корабль, чтоб тебя выкупить, совершить такой сделка. Но его самого предали. Англичане — нация предатели. — Голос аль-Андалуси звучал резко и грубо, монотонно, как голос человека, всеми силами сдерживающего собственные чувства. Он помолчал, глядя в пространство между ними, потом заговорил снова: — Я нашел его среди рабов, но он больше не раб. Я купил его на свобода, а теперь это мой тебе подарок. Ты тоже больше не раб, ты не мой раб, ты теперь свободная и можешь уехать с ним, если хочешь. Выбирай.

Кэт чувствовала, как огнем жжет ее его взгляд, и не могла посмотреть ему в глаза. Все происходящее было для нее слишком неожиданным, огромным, странным. Кружилась голова, девушка чувствовала себя так, словно ее вдруг выдернули из собственного тела и теперь она смотрела как бы откуда-то сверху на живую картину: высокий и огромный вожак корсаров, столь жестокий и уверенный в себе, но сейчас застывший в напряженном молчании; изможденный, отощавший — одна кожа да кости! — англичанин, сжимающий руки таким знакомым жестом; девушка, которой она когда-то столь хитро притворялась, сейчас совсем незнакомая в своей чужеземной одежде, с насурьмленными глазами — и все эти трое связаны невидимыми нитями, сплетенными самой судьбой.

Кэт ощущала себя сейчас совсем другой, не собой, она уже словно бы не находилась в этой рабочей комнате в доме марокканского купца и пирата, в этом укрепленном городе, больше похожем на крепость, в этой чужой стране.

Древо познания Добра и Зла вдруг представилось ей во всей красе: его корни уходили глубоко в почву, мощный ствол возносился вверх, закрывая свет, его ветви тянулись к небесам, где повис полумесяц, словно запутавшись в его листве, а созвездия вращались вокруг в торжественной гармонии. Она не видела Адама и Еву, да и Змея тоже, но знала, что они тоже там, на этой живой картине, безликие, безвременные, бесконечно изменчивые. Она чувствовала их присутствие, огромное, катастрофически подавляющее, внутри себя, но и вовне. Во вспышках света ей чудилась плоть и кровь, рев и лай, жара и холод, что-то большое и массивное, что-то гладкое и извивающееся, и вскоре она уже не различала, где кончается она сама и начинается нечто совсем иное. Была ли она сейчас Евой? Или Адамом? Или Змеем? Или самим Древом? Она всем существом ощущала, как прорастает внутри ее Знание, как наполняет ее жизненная сила, подобная мощному потоку крови, от которого сердце начинает тяжко биться, звоном отдаваясь в голове, а потом рухнула на пол, и рев и шум, терзавшие ее изнутри, тут же стихли.

Первым вскочил корсарский капитан. Он что-то крикнул по-арабски, выпустил целую очередь ругательств или восклицаний, потом подхватил безвольное тело Кэт на руки и бросился вон из комнаты. Хабиба и Хасна засеменили следом, оставив Роба посреди небольшой толпы что-то лопочущих женщин, которые то и дело бросали на него любопытные взгляды черных глаз и пересмеивались под своими вуалями.