Преданность. Повесть о Николае Крыленко

Он выпроводил старуху, закрыл за ней дверь, потом неторопливо набил табаком своего «Мефистофеля» и сделал глубокую затяжку, отчего его щеки запали, соединились во рту одна с другой. «Пора все это кончать», — подумал он, следя за тем, как струится, распускается цветком голубоватый дым.

…То, что там, в этом матрасе, больше не было ни одного колечка, она поняла не сразу, а когда поняла, то в тот же миг в ее мозгу вспыхнуло и тотчас погасло одно слово: «Уехал». Больше не на что было надеяться. Он уехал в свою проклятую Россию. И это произошло не вчера, даже не позавчера. Он уехал сразу же, наверное, в тот самый страшный вечер.

Даже тех усилий, которые Жозефина потратила, чтобы приподняться и пощупать шов матраса, хватило с лихвой: она снова потеряла сознание.

Временами она все же поднимала веки, но тотчас опускала их — даже это отнимало у нее стельке силы, что виски становились влажными.

Она умерла, будто уснула.

Малиновский вышел на площадь Белорусского вокзала — безупречно одетый, с чемоданчиком в одной руке и стеком в другой. Представительный, вполне импозантный мужчина в котелке и лайковых перчатках, в клетчатых брюках и ярко-желтых ботинках ни у кого не вызывал особого любопытства.

Он предполагал вначале осмотреться в Москве, а потом поехать в Петроград и сдаться там властям. Так, ему казалось, будет лучше. Думал: никогда не откроются его доносы, охранка уверяла, что и следа не останется, все расписки уничтожат. Еще в немецком плену прикидывал: мол, если вернется, не будет рядовым работником, а в силу присущих ему качеств опять выдвинется, в гору пойдет… Неясное будущее, туманное прошлое объединились в нем. Иногда он вспоминал о покинутой Жозефине, но вспоминал совершенно бестрепетно. Ей уже ничем нельзя было помочь, она потеряла слишком много крови, она была обречена. Правда, стоило ему пригласить хорошего врача — и Жози, пожалуй, оправилась бы. Но он не располагал для этого достаточными средствами. Вынутые из матраса драгоценности пошли на оформление проездных документов, на приличное платье. Обошлось все это страшно дорого. Теперь все эти треволнения, слава богу, остались далеко позади.

Остановившись у своего давнего приятеля на Верхней Масловке, Роман Вацлавович провел несколько дней в бесцельных блужданиях по Москве, испытывая внутреннее удовлетворение при виде заколоченных витрин и всеобщего запустения.

Глава семнадцатая НЕ ЗАБЫВАТЬ ГЕРОСТРАТА

39

После упразднения ставки Николай Васильевич, как юрист, вполне естественно вошел в органы юстиции молодой республики. Советская власть теперь нуждалась в том, чтобы удержать свои завоевания, очиститься от контрреволюционной нечисти. Именно в это время Крыленко и был назначен председателем Верховного Трибунала. На этом посту Николай Васильевич чувствовал себя не менее уверенно, чем в должности верховного главнокомандующего. Будучи главковерхом, Крыленко сделал многое для строительства и укрепления новой, Красной Армии. Он с успехом выполнил поручение партии — ускорить переговоры о заключении мира (3 марта восемнадцатого года в Брест-Литовске мир был заключен); Советская Россия вышла из империалистической войны. Сейчас, в период разрухи, голода, иностранной интервенции, нужны были особые органы пролетарской диктатуры, способные защитить завоевания революции. Такими органами и стали революционные трибуналы. Владимир Ильич Ленин писал: «…Путь, который прошла Советская власть в отношении к социалистической армии, она сделала также и по отношению к другому орудию господствующих классов, еще более тонкому, еще более сложному — к буржуазному суду…» И на этом пути Николай Васильевич отдавал революции все свои силы и способности.

«Арестованный в Петрограде провокатор Роман Малиновский привезен в Москву. В настоящее время он находится в тюрьме ВЧК».

«Правда» от 26 октября 1918 года.

В камеру доставили чернила, бумагу, и Малиновский писал днем и ночью. Теперь он в своих записках не позволял себе большой откровенности, был очень осторожен, все тщательно обдумывал, так как предполагал — и теперь не без оснований, — что за стенами камеры обстоятельно знакомятся с документами, которые наверняка были обнаружены в тайниках департамента полиции и московского охранного отделения; ведутся допросы свидетелей, сопоставляются факты, проверяются улики.

…Елена Федоровна присела на жесткий диван, устало провела ладонью по лбу, по чуть волнистым пышным волосам, вздохнула:

— Коля, на что же Малиновский рассчитывал, вернувшись в Россию? Неужели думал, что его преступления не будут раскрыты?

Она поджала губы, от чего у левого уголка ее рта обозначалась едва приметная скобочка-морщинка: сказались напряженные дни и ночи, проведенные за распутыванием показаний, допросами, изучением и анализом многочисленных материалов. И все-таки, несмотря на свои тридцать два года, несмотря на утомление, она была по-прежнему миловидна, как всегда, просто и изящно одета.